— Да.
— Вас ждут внизу, мистер Блейк.
Он взглянул на часы: было ровно восемь пятнадцать.
— Я сейчас спущусь. — Он выключил свет, закрыл за собой дверь и пошел к лифту.
В человеке, стоящем у конторки портье, Блейк узнал шофера Матиаса. Он торопливо затягивался дымом сигареты, которую неохотно выбросил, увидев выходящего из лифта англичанина. Блейк подошел к нему, миновав кого то краснолицего, кто жаловался, что мыло у него в номере грязное. Шофер улыбнулся.
— Мистер Блейк, — сказал он, — мистер Матиас ждет вас в машине.
Они прошли через вестибюль, по которому разносилась легкая музыка, и вышли на Пятьдесят девятую улицу, оглушившую их автомобильными сигналами, криками и шумом моторов. Мимо пронеслась полицейская машина, и вой сирены дополнил уличную какофонию.
Шофер указал Блейку на припаркованный черный «кадиллак» и открыл дверцу. Писатель вдруг почувствовал себя дешевым гангстером, которого хотят убрать. Ухмыляющееся лицо шофера и невозмутимый вид Матиаса на заднем сиденье усиливали это ощущение.
Медиум сиял белизной: белый костюм, белые туфли, белая рубашка. Из этого белого однообразия выбивался лишь красный галстук. Глядя на него, казалось, что Матиас истекает кровью.
— Добрый вечер, Дэвид, — сказал Матиас.
Блейк поздоровался с ним. Он сомневался: рассказывать ли о том, что произошло вчера вечером. Голос в комнате. Тело в ванне. В конце концов решил, что не стоит. Он бросил на Матиаса быстрый, оценивающий взгляд. Из за белого костюма лицо медиума выглядело более темным, щеки и шея были почти не видны. Сжатые руки лежали на коленях, и Блейк увидел на них два кольца— оба золотые с большой жемчужиной.
— Как ты провел день? — спросил его Матиас.
— Не слишком хорошо, учитывая, что большую его часть я просидел в библиотеке, — ответил писатель.
— Все ищешь?
Блейк кивнул.
— Пытаешься раскрыть тайны разума? — усмехнулся медиум.
Блейк промолчал.
— Почему ты попросил меня пойти на эту вечеринку? — поинтересовался он.
Матиас пожал плечами.
— Мы с тобой сдружились за эти шесть дней, и я подумал, что тебя это развлечет, — сказал он, улыбнувшись.
— Среди гостей будут твои пациенты?
— Некоторые из них время от времени обращаются ко мне за помощью, если ты это имеешь в виду.
— За какого рода помощью?
— Это важно?
— Мне просто любопытно.
— Тебе все любопытно, Дэвид. — Медиум посмотрел в окно машины.
Блейк несколько мгновений изучал его профиль, затем сам стал глядеть на оживленную улицу. По обе стороны на фоне темного неба возвышались черные небоскребы, похожие на бетонные гейзеры, вырвавшиеся из недр земли. Некоторые из них были почти не видны, их контуры угадывались по освещенным окнам. Казалось, кто то собрал сотни звезд и швырнул их на эти черные громады. Над магазинами, кинотеатрами, клубами, концертными залами горели разноцветные неоновые вывески, как жуки светляки, заключенные в стеклянную тюрьму. Вечно бодрствующий город готовился к очередной бессонной ночи.
— Я как то спрашивал, почему тебя так волнуют пределы моих возможностей, — сказал Матиас, помолчав.
— И я ответил, что не люблю тайн, — отозвался Блейк. — Я еще никогда не встречался с тем, что выше моего понимания. — В голосе писателя прозвучала твердая, почти непоколебимая решимость.
В голубых глазах медиума вспыхнул огонек сомнения, заметный даже в темном салоне «кадиллака».
— Есть вещи...
— ...которые лучше не знать, — закончил за него Блейк. Оба рассмеялись.
— Меня не остановят избитые клише, — с улыбкой сказал англичанин. Через минуту уже более серьезно он продолжал: — Эта сила, эта способность управлять чужим астральным телом... Задумывался ли ты над тем, что можешь пользоваться этим как оружием?
Матиас, как показалось, был искренне озадачен:
— Я что то не понимаю.
— Если ты волен управлять разумом и поступками других людей, то нет предела ни твоим возможностям, ни тому, что могут совершить другие под твоим влиянием.
«Кадиллак» начал замедлять ход. Дом Тони Ландерс впереди светился морем огней.
— Ты полагаешь, я об этом не думал? — улыбнулся Матиас.
Шофер остановил машину позади ярко красного «порше», вышел и открыл дверцу для Матиаса. Не дожидаясь, пока дверцу откроют для него, Блейк высадился с другой стороны и еще раз попытался поправить свой галстук.
Гудронированная дорога, образующая перед домом Тони Ландерс полукруг, больше походила на выставку автомобилей, чем на обычную дорогу. Блейк насчитал пять «кадиллаков», два «транзама», один «порше» и одну «плимутскую фурию», когда они с медиумом подходили к крыльцу.
По обе стороны трехэтажной махины росли деревья, окруженные прекрасно ухоженными цветочными клумбами. В вышине горели подвешенные на веревках лампочки, и светом было залито каждое окно дома. Дом, стоявший на склоне холма, в темноте напоминал маяк.
Ближайший дом по соседству находился примерно в пятистах ярдах от него. Музыка была слышна и перед домом, но когда дверь открылась, Блейку показалось, что музыка хлынула на него, словно волна, слившись с гулом голосов.
Служанка провела Матиаса и Блейка в гостиную, по размеру лишь немного уступавшую танцевальному залу. Винтовая лестница в центре гостиной вела на второй этаж, там на площадке Блейк заметил дружелюбно беседующих людей, которые разделились на группы и пары. С потолка, как гроздья бриллиантов, свисали две огромные люстры. Несмотря на роскошь и великолепие, в доме было уютно. Вокруг пианино, стоявшего в углу гостиной, собрались пять шесть человек. Пианист, как показалось Блейку, его сверстник, тихо играл, не обращая внимания на музыку, доносившуюся из громкоговорителей. Писатель узнал в нем ведущего вокалиста группы, возглавляющей списки американских хит парадов. Он узнал еще трех четырех известных актеров и актрис, а также кинорежиссера, которого пару раз видел по телевизору.
У большого открытого камина с бокалом шампанского в руке стояла Тони Ландерс. Она беседовала с седовласым мужчиной изысканного вида; он то и дело касался рукой кончика своего носа, видимо, смущенный непреодолимым желанием заглянуть глубже, чем позволяло декольте.
Блейк, поверхностно знакомый с ней, никогда не видел ее так близко, и она показалась ему красивее, чем прежде. Невысокая — всего пять футов шесть дюймов — она была в туфлях на тонком высоком каблуке. Высокий, до бедра, разрез ее черного платья при каждом движении открывал стройные ноги. Густые рыжие волосы падали на ее плечи и блестели в свете люстр, словно оранжевый шелк. В середине темного колье сверкал крупный бриллиант.
— Наша хозяйка, — сказал Матиас, кивнув в ее сторону. Он взял бокал шампанского с подноса, который держала коротконогая официантка, Блейк последовал его примеру.
Потягивая шампанское, Блейк заметил, что все глаза "обратились на Матиаса. Его белый костюм был, конечно, очень эффектен, но Блейк решил, что и в потрепанной спортивной куртке он все равно отличался бы от всех. К медиуму обратилась девушка.
— Вы Джонатан Матиас, не так ли? — Это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Да, — ответил он, ласково пожимая ей руку.
Он представил ей Блейка, которому показалось, что девушка чем то озабочена. Она небрежно улыбнулась писателю и вновь повернулась к Матиасу, глядя на него, как на музейный экспонат. Потом она вернулась к своей компании.
Незнакомый мужчина подошел к медиуму и пожал ему руку. В его глазах Блейк заметил то же глубокое почтение, что и в глазах девушки Незнакомец, небрежно улыбнувшись писателю, отошел с несколько удивленным видом. Блейк и сам немного удивился, увидев еще нескольких людей, подошедших к Матиасу. Стоя рядом с ним, Блейк чувствовал себя как пес, доедающий объедки хозяина. Поэтому он растерялся и не сразу ответил, когда к нему обратилась девица в роскошном брючном костюме синего цвета. Так что девица ушла, не дождавшись ответа.
Блейк взял с подноса еще один бокал с шампанским. Не то чтобы он любил этот напиток, но все лучше, чем стоять, засунув руки в карманы, как телохранитель Матиаса.
— Они тебя явно знают, — сказал он медиуму, когда от того отошел последний поклонник.
Блейк осушил бокал и поставил его на ближайший стол. Много бы он дал за кружку пива. Даже банка легкого теплого пива была бы ему приятнее шампанского.
— Я раньше не встречал никого из этих людей, Дэвид, — сказал Матиас, отпив шампанского.
— Значит, они видели тебя по телевизору, — уверил его Блейк.
— Люди всегда восхищаются тем, чего не понимают. — Голубые глаза сверкнули. — А меня они не поймут никогда.
— Ты этого хочешь? — спросил Блейк.
— Именно этого я хочу.
Они холодно посмотрели друг на друга, скрестив взгляды, как шпаги.
— Джонатан!
Повернувшись, они увидели, что к ним подошла Тони Ландерс. Она широко улыбалась, и ее зубы свидетельствовали о мастерстве ее дантиста.
— Я так рада, что вы пришли, — сказала она, целуя медиума в щеку.
— Ты прекрасно выглядишь, Тони, — заметил Матиас. — Мы давненько с тобой не виделись.
Она повернулась и с улыбкой взглянула на Блейка, который улыбнулся ей в ответ, когда Матиас представил его.
— Поздравляю с получением «Эми», мисс Ландерс. — Он указал на статуэтку на каминной доске.
— Спасибо. Пожалуйста, зовите меня Тони. — Она говорила так ласково и приветливо, что Блейк сразу почувствовал себя непринужденно. Она действительно была очень хороша, и в ней поразительно сочеталась детская наивность с неразвитой сексуальностью.
— Чем вы занимаетесь, Дэвид? — спросила она.
— Я писатель.
— Какие книги вы пишете?
— Документальные. О паранормальных и оккультных явлениях и о другом в этом же роде.
— Неудивительно, что Джонатан пришел с вами, — сказала она, взяв медиума за руку. — Вы и о нем пишете?
— Пытаюсь.
Тони хихикнула и взяла бокал, все еще стоявший на каминной доске. Над камином висела цветная фотография, восемь на десять, в позолоченной рамке. На ней был мальчик, как показалось Блейку, не старше восьми лет. Мальчик улыбался, светлые волосы были зачесаны за уши, слегка торчащие, а нос и лицо неравномерно усеяны веснушками; даже за стеклом рамки глаза его светились веселым озорством.
— Это мой сын Рик, — сказала она. — Он сегодня ночует у приятеля.
Блейк бросил быстрый взгляд на руку и не увидел обручального кольца. Ему хотелось знать, кто отец ребенка.
— У вас есть семья, Дэвид? — спросила она. '200
— Я за собой то с трудом присматриваю, не говоря уже о других, — улыбнулся Блейк.
— Рик для меня — все. Если бы у вас был ребенок, вы бы меня поняли, — сказала она совсем другим голосом.
Она с нежностью посмотрела на фотографию своего сына. Она не хотела ребенка, и роды были трудными. Она и сейчас время от времени встречала отца Рика, одного из руководителей рекламного отдела «Твентис сентшери фокс». Он по прежнему жил в доме, который они вместе приобрели девять лет назад. Это он захотел, чтобы они жили вместе. Он был почти на десять лет старше Тони, и она слушалась его во всем. Она боготворила его когда то, и он ее обожал. Молоденькая, но уже известная актриса, она сыграла за шесть месяцев после приезда в Лос Анджелес из Вирджинии две главные роли. Ее гонорар уже составлял полмиллиона за фильм, и, казалось, все идет хорошо, но она забеременела. Сначала он обвинил ее в измене, но, успокоившись, принял быстрое и, как потом она поняла, твердое решение: делай аборт или уходи из дома.
«Ребенок, — сказал он ей, — разрушит твою карьеру». Кроме того, он еще не был готов стать отцом. Впервые за все время их связи Тони положилась на свою интуицию. Аборта не будет, решила она, и если дело кончится разрывом, то так тому и быть. Она переехала к подруге и продолжала работать, а когда беременность стала заметна, начала озвучивать рекламные передачи по телевизору.
Разрыв с ним и тяжелые роды (кесарево сечение после шестнадцати часов мучений) довели ее до нервного расстройства. Три месяца она билась в тисках столь глубокой послеродовой депрессии, что близкие серьезно беспокоились о ее психическом здоровье. Мало помалу она стала выздоравливать и решила, что будет жить для ребенка. Ей было очень трудно, но она выстояла. Через пять месяцев, чтобы выручить старого приятеля, она пошла работать в сценарный отдел Эм джи эм. Месяц изнурительных физических упражнений и диета вернули ей прежнюю стройность, а еще два месяца спустя ей предложили главную роль в сериале Эй би си, хорошо принятом публикой. Это был небольшой шаг обратно в кино и вот теперь — на сцену.
— Как Рик? — спросил Матиас, тоже внимательно смотревший на фотографию.
— Хорошо. — Она засияла. Одно только упоминание имени мальчика оживило ее. — Джонатан мне очень помог, когда я вновь начала работать после рождения Рика, — объяснила она Блейку.
Писатель кивнул.
— Ну и какая роль ждет вас теперь? — спросил он.
Улыбка сошла с ее лица:
— Знаете, у меня есть проблемы.
— Извините, — сказал Блейк.
— Что вы! Просто мне нужно принять решение, а это нелегко.
— Какое решение? — спросил Матиас.
Она допила шампанское и поставила бокал на каминную доску рядом со статуэткой.
— Мне предложили роль в новом фильме «Звездные войны», но это значит, что меня не будет дома три четыре месяца. Наверно, придется отказаться. Я не хочу оставлять Рика на такой долгий срок.
— Но раньше ты выезжала на съемки и оставляла его, — сказал Матиас.
Тони покачала головой:
— Только на несколько дней. Теперь же, как я сказала, речь идет о месяцах.
— Что же вы намерены делать? — спросил Блейк.
— Видимо, придется отказаться от этой роли. — Она вздохнула: — Боже, мой представитель будет недоволен. Он с таким трудом выбил для меня эту роль.
— Но ваш сын будет не один. За ним будут присматривать, так ведь? — сказал писатель.
Тони повернулась к Матиасу:
— Джонатан, с ним будет все в порядке? Вы можете мне сказать? Вы можете... узнать?
Матиас вздохнул.
— Надеюсь, ты пригласила меня не для того, чтобы я показывал здесь ярмарочные фокусы, — заметил он.
— Пожалуйста, Джонатан! — она говорила умоляюще.
— Что ты хочешь знать? — спросил он тихо.
— Я хочу знать, все ли будет в порядке с Риком, если я уеду на несколько месяцев.
Матиас кивнул. Он сел в кресло у камина, а Тони повернулась и быстро пошла к двери в другом конце гостиной. Блейк с интересом наблюдал за происходящим. Он догадывался, что собирается делать Матиас; так оно и оказалось, когда Тони вернулась с картами. Судя по размеру, это были необычные карты; когда она положила их на кофейный столик перед Матиасом, Блейк увидел, что карты гадальные.
В комнате воцарилась напряженная тишина. Проигрыватель замолк, из громкоговорителей доносилось лишь пощелкивание иглы по пластинке. Наконец кто то выключил проигрыватель.
Компания вокруг пианино умолкла, и все повернулись к Матиасу; нахмурившись, он пристально смотрел на карты.
Блейк отступил на шаг и стал смотреть то на Матиаса, то на карты, то — через стол — на Тони Ландерс. Она села в кресло напротив медиума. Тот взял карты и тщательно их перетасовал.
— Теперь ты. — Он передал карты Тони.
Она сделала то же самое и вернула ему карты. Некоторые из гостей, желая видеть, что будет, подошли поближе.
Полногрудая девица с соломенными волосами захихикала.
Матиас прошил ее таким взглядом, что она, побледнев, схватила за руку своего приятеля, словно ища защиты.
Убедившись, что больше никто его не прервет, Матиас разделил карты на десять небольших стопок по семь в каждой. После этого он поднял первую стопку, держа карты лицом вниз.
— Стопка первая, — заговорил он негромким, но хорошо слышным в тихой комнате голосом. — То, что от Бога. — Он положил стопку на стол.
— Стопка вторая — отцовство. — Он положил ее чуть выше и правее первой. — Третья — материнство.
Блейк и остальные увидели, что он кладет эту стопку карт левее и выше первой..
— Четвертая — сострадание. Пятая — сила. Шестая — жертва.
Блейк почувствовал, что у него в верхней части позвоночника началось легкое покалывание. «Интересно, испытывают ли это другие?» — подумал он.
— Седьмая — любовь. Восьмая — хитрость. Девятая — здоровье.
Тони Ландерс заерзала в кресле.
— Десятая — дела мирские. — Матиас откинулся на спинку кресла. — Древо готово, — объявил он.
— Древо? — переспросил кто то позади него.
— Древо кабалы, — ответил Матиас, не отрывая глаз от карт. Дотянувшись до первой стопки, он перевернул верхнюю карту. Потом еще десять карт из каждой стопки.
Блейк наблюдал с любопытством. Он не раз видел, как гадают по картам. Гадальщики всегда по разному толковали символы. Интересно, что скажет Матиас на этот раз? Медиум поднял одну карту.
— Номер восемь, — сказал он, — решение.
Тони Ландерс внимательно смотрела на карты, сложив руки на коленях.
Медиум взял следующую карту:
— Номер семь — дорога.
Когда Матиас взял еще одну карту, Блейк заметил, что у него слегка дрожит рука. Медиум с усилием сглотнул и повернул карту так, чтобы все ее видели.
— Шестнадцать — перемена.
— Какая перемена? — спросила Тони.
Матиас устремил на нее свои сверкающие голубые глаза и едва заметно покачал головой.
— Я еще не знаю, — ответил он, переворачивая следующую карту. Это была карта великой тайны. Кинжал.
В стороне от кабалистической фигуры лежали теперь восемь карт. Матиас взял одну из них, но повернул не сразу. Рука его задрожала сильнее.
— Что случилось? — спросила Тони взволнованно. — Что вы увидели? Скажите, что вы увидели?
Блейк, как и почти все в комнате, видел дрожащую руку медиума. Блейк почувствовал, что его начинает окутывать все усиливающийся холод, будто его сжали ледяные тиски.
Фотография Рика Ландерса над каминной доской начала покачиваться, как от дуновения невидимого ветра.
— Переверните ее, — раздраженно проговорила Тони Ландерс. Дыхание ее стало порывистым и учащенным. — Я хочу видеть эту карту. Скажите мне, что вы увидели?
Фотография Рика продолжала покачиваться. Этого движения не замечал никто, кроме девицы с соломенными волосами. Потеряв дар речи, она смогла только указать пальцем на фотографию.
— Боже мой! — сказал мужчина, стоявший с ней рядом, когда увидел это.
Матиас перевернул последнюю карту.
— Опасность, — прошептал он.
— Какая опасность? — требовательно спросила Тони, устремив взгляд на карту. — Скажите мне.
— Твой сын... — дрожащим голосом начал Матиас.
Раздался громкий треск: стекло вылетело из рамки и разбилось. На тех, кто стоял рядом, посыпались осколки, и Блейк инстинктивно отступил на шаг, чтобы его не задело.
Девушка, стоявшая возле него, завизжала.
Фотография со стуком упала на пол. Тони Ландерс метнула взгляд с гадальных карт на фотографию, лежащую на полу.
Она кинулась к ней, но вдруг все увидели, как что то красное и блестящее проступило на фотографии, словно просочившись из разрыва в бумаге.
Это была кровь.
Тони застыла, глядя, как она вытекает из разорванной фотографии.
Блейк, будто в трансе, смотрел на происходящее.
Схватив рамку с фотографией, Матиас положил ее на стол.
Блейк перевел взгляд с медиума на осколки стекла, усеявшие ковер под каминной полкой.
Кровь исчезла. Фотография была чистой.
— Что случилось? — спросила Тони Ландерс. — Что это значит?
Матиас заколебался.
— Что то произойдет с моим сыном? Пожалуйста, Джонатан, скажите мне.
Он кивнул.
— Он умрет? — спросила она.
— Я видел опасность. Я не говорил, что он умрет, — пытался не слишком убедительно утешить ее медиум.
Тони взяла рамку с фотографией и внимательно посмотрела на сына. Слезы навернулись ей на глаза, но она быстро взяла себя в руки.
— Я его не оставлю, — сказала она. — Не сейчас.
Матиас с усилием сглотнул и увидел, что на него смотрит Блейк. Казалось, писатель не особенно взволнован происшедшим. Гости стали понемногу расходиться, разговоры стихли, слышался лишь сдержанный шепот. Медиум встал и положил руку на плечо Тони Ландерс.
— Наверно, мне не стоило гадать, — сказал он.
— Нет, — прошептала она, пожимая его руку. — Я благодарна вам.
— С вами будет все в порядке? — спросил ее Блейк.
К ним подошла женщина старше Тони, источая аромат дорогих духов. Она склонилась перед Тони и взяла ее за руку. Блейк и Матиас направились через гостиную к двери, ведущей в сад. Они вышли во двор, и в лица им подул прохладный ветерок.
— Что ты видел? — спросил Блейк, когда они отошли от дома.
— Ты знаешь, как гадают на картах, Дэвид. Ты видел все, что и я.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! — воскликнул англичанин.
— Ее сын умрет, — спокойно ответил Матиас. — Ты это хотел услышать?
Он прошел через газон к большому декоративному пруду для разведения рыб, над которым, почти касаясь воды, свисали ветви ивы. По воде плавали листья, упавшие с ветвей. Темная гладь отражала яркие огни дома.
— Ты узнал это не из карт, не так ли? — спросил Блейк, сам не зная, вопрос это или утверждение.
— Верно!
— Тогда как ты узнал, что мальчик умрет? 206
— Ты хочешь знать все тайны, Дэвид!
— Да, я хочу знать их.
— Я не могу тебе ответить.
— Вернее, не хочешь, — с вызовом сказал Блейк. — Почему сломалась рамка фотографии? Стекло разбилось, словно по нему ударили молотком.
— Окно было открыто, — предположил Матиас. — Возможно, это из за ветра.
— Полно, Джонатан, — устало проговорил писатель. — За кого, черт возьми, ты меня принимаешь?
— А что, по твоему, ее разбило? — проворчал Матиас. Его синие глаза светились в темноте. — Моя... сила? — Медиум повернулся и пошел к дому, оставив Блейка одного у пруда.
Писатель медленно обошел пруд, в воде мелькали рыбы. Он устало вздохнул. Сломанная рамка. Предсказание. Неужели все это опять уловки Матиаса? «Мозгоебка», как выразился один американский психолог? Он начинал сомневаться, что «уловки» — подходящее слово. Он достаточно узнал этого человека за последние пять или шесть дней и не мог считать его шарлатаном или мошенником.
Блейк покачал головой и внимательно посмотрел на воду, словно ища у нее ответа. Увидев свое собственное отражение, Блейк в оцепенении наблюдал, как оно таращится на него из воды.
Да, это он отражался в воде, но черты его лица были искажены неописуемым ужасом. Рот открыт, словно он собирался кричать, глаза выкатились из орбит.
Не отрывая глаз от отражения, он отступил на шаг, под ногами заскрипели мелкие камешки, насыпанные вокруг пруда. Один камень отскочил в воду, отчего поверхность ее зарябилась.
Зловещее отражение исчезло, а потом в спокойной воде стало обычным. Блейк еще долго вглядывался в воду, словно ожидая, что лицо, охваченное ужасом, появится вновь. Прохладный ветерок взъерошил его волосы, он слегка поежился и решил, что пора возвращаться домой.
Шум ветра в кронах деревьев напоминал тихий, зловещий смех.

Глава 9

3. 04 утра.
Блейк откинул одеяло и вылез из постели. Он целый час переворачивался с боку на бок, но так и не смог заснуть.
Шофер Матиаса привез его в отель примерно в половине второго. Когда они покидали дом Тони Ландерс, там оставалось совсем мало гостей; в их поведении после случившегося появилась некоторая торжественность.
Вернувшись в отель, Блейк выпил в баре пару бутылок пива, о котором мечтал, потом пошел в свой номер, но понял, что заснуть не может. Теперь он стоял у окна и смотрел в непроглядную тьму Центрального парка. Деревья гнулись и вздрагивали под напором ветра, и писатель подумал, как неуютен парк под покровом ночи.
Он стал смотреть телевизор, переключая каналы, пока не нашел старый черно белый фильм. Однорукий Оди Мерфи выигрывал войну за США. Блейк посмотрел на экран, потом вновь переключил канал. Шла передача о китайской кухне, и он оставил ее, уменьшив громкость. Через пять минут и она ему надоела. Он выключил телевизор и включил радио. Покрутив ручку настройки, он нашел станцию, передающую рок музыку: «Уай энд ти» гремели вступительными аккордами «Мин стрик».
Вокруг здания, мрачно завывая, кружил ветер, словно желал проникнуть внутрь.
Блейк прошел в ванную, наполнил стакан водой и опустошил его большими глотками. Вернувшись в комнату, он сел за стол, на котором были разложены его записи. Он уже заполнил информацией три больших блокнота. В них были случайные наброски, неопровержимые факты и много рассуждений. Прежде, чем заняться подготовкой новой книги, он должен очистить и просеять всю эту информацию. Блейк всегда недолюбливал исследовательскую работу, но сейчас это чувство усилилось. Он понял, что вопрос об астральных перемещениях и связанных с этим явлениях гораздо шире, чем казалось ему сначала. Странно, чем больше он изучал этот вопрос, тем непостижимее он был для него. Имея на руках фрагменты, он никак не мог составить целостного представления.
Автор пяти всемирно известных бестселлеров, он был неплохо обеспечен, что, кстати, бывало довольно редко среди его коллег. Блейк никогда не предполагал, что станет зарабатывать на жизнь, издавая свои книги о паранормальном. Все произошло неожиданно.
В двадцать лет он уехал из дома в надежде сделать карьеру журналиста, но работа в местной газете быстро отбила у него интерес к журналистике. Ему было скучно давать материалы к школьным праздникам и интервьюировать людей, жалующихся на неполадки с канализацией. В свободное время он начал писать прозу. Затаившись в своей крохотной комнатушке над прачечной в Бейсуотере, он после работы садился за пишущую машинку. Он вскоре ушел из газеты и поступил в кинотеатр в Вест Энде, но там мало платили. Он подрабатывал, строча порнографические рассказы для журнала «Эксклюзив», где за опус в пять тысяч слов получал пятьдесят фунтов. Опубликовав две статьи в «Космополитен», он решил написать роман и просидел над ним две недели. Но роман не приняло ни одно из восьми издательств, которым он предлагал его. Его опубликовало маленькое независимое издательство. Как почти все первые романы, и этот через месяц канул в небытие. Но он был не из тех, кто легко сдается. Переключившись на документальную прозу, он шесть месяцев собирал материал, еще два писал и наконец создал свою первую книгу о паранормальном.
После четырех неудачных попыток опубликовать ее Блейк нашел одного известного издателя, выпускающего книги в твердом переплете.
Книга «Свет в темноте» появилась в свет за две недели до его двадцатидвухлетия.
Получив гонорар, Блейк ушел в отпуск. Такую роскошь он не мог себе позволить уже три года. Вернувшись из отпуска, он узнал, что его книгу купило крупное издательство «Нова», а американские права на издание книги проданы за значительную сумму. Для Блейка было приятной неожиданностью узнать, что он может покинуть свою конуру и снять квартиру в Холланд парке.
Спустя два года, на протяжении которых вышли еще две его книги, он купил весь этот дом. Потом он написал еще три книги, снискавшие известность во всем мире, так что недавно, месяцев пять назад, он приобрел большой дом недалеко от Слоун сквер.
Ему больше было незачем спешить с окончанием работы. Теперь восемь девять месяцев он тратил на исследования, остальное было делом техники — он писал сразу на машинке. Работая над книгой, Блейк любил уединяться в рабочем кабинете. Однако отшельником не был. Его любили многие, и он отлично чувствовал себя, общаясь с людьми, даря каждому обаятельную, непринужденную улыбку. Впрочем, временами он любил побыть один. Кто то однажды сказал ему, что лицемерие — ключ к популярности. Если можешь быть всегда всем для всех, будь таким. За многие годы Блейк привык носить в обществе добродушно веселую личину, но даже самые близкие ему люди не всегда знали, что таится под ней. Он и был всем для всех. С врагами он был так же любезен, как с лучшими друзьями.
Искушенный в науке любви, он умел очаровывать женщин, заставляя каждую верить в то, что она — единственная. Романов и смолоду было много, но стало еще больше, когда он приобрел известность, однако ни один из них не оставил в его душе глубокого следа. Он улыбнулся, смутно припомнив слова, приписываемые Солу Беллоу. Их смысл был примерно таким: представиться женщине писателем — то же самое, что подкинуть ей в бокал таблетку, возбуждающую половое чувство, — она моментально потащит тебя в постель.
Он усмехнулся, открыл блокнот и взял ручку.
За окном свирепо выл ветер, он яростно бился в стекла, словно пытаясь ворваться в комнату. Из радиоприемника «Скорпионз» вопили «Кам ин хоум», и Блейк приглушил звук.
Он опустился в кресло и кратко записал, что произошло в доме Тони Ландерс сегодня вечером, не забыв упомянуть о рамке и страшном видении в пруду.
Записывая, он чувствовал, что веки его наливаются тяжестью, словно свинцом. Он зевнул и, потянувшись, откинулся на спинку кресла. Хорошо, что на него вдруг навалилась усталость. Может, в конце концов ему удастся заснуть. Он просмотрел записи и наклонился вперед, сильно сомкнув веки.
Лампа вдруг замигала.
Наверно, ветер качает провода, подумал он, но тотчас же вспомнил, что это Нью Йорк, где кабели прокладывают под землей, а не какая нибудь английская деревушка, где провода болтаются на опорах.
Лампа вновь мигнула, погрузив комнату в темноту на одну или две секунды.
Блейк выругался и уставился на лампочку. Проклятая лампа не вкручена как следует в патрон, вот и мигает, решил он. Он снова взял ручку, но ему было очень трудно держать глаза открытыми. Он перевернул страницу, но не написал ни слова: голова его упала на грудь, и через секунду он уже спал крепким сном.
Ванная была окутана паром. Словно белый туман, он вился в воздухе, зеркало помутнело, и, посмотрев в него, Блейк увидел свое смазанное и расплывчатое отражение. Он слышал, как из кранов хлещет струя и с шумом бьет в переполненную ванну. Через края ванны, закрытой занавеской для душа, стекали ручьи воды. Блейк пожал плечами, он помнил, что не задергивал занавеску.
Он протянул руку, закрыл горячий кран и выругался, прикоснувшись к раскаленному металлу. С занавески на пол стекали капли воды, на плитке под его ногами была лужа.
Блейк потянул тонкую занавеску и громко вскрикнул.
В горячей воде, почти в кипятке, сидел человек; его кожа была покрыта страшными рубцами от ожогов.
Человек широко улыбался распухшими, потрескавшимися губами, из которых сочилась прозрачная жидкость. Очевидно, он погружался в кипяток с головой: лицо было пунцово красным, кожа покрылась бесчисленными волдырями, некоторые из них лопнули и залили щеки своим содержимым. Все тело его было малинового цвета. Температура воды была столь высокой, что три ногтя отделились от пальцев и держались на тонкой кожице.
Ноги Блейка приросли к полу, глаза расширились. Но не — вид человека ужаснул его, а черты лица. Это было его собственное лицо.
Обваренное и страшное лицо Блейка.
Он снова закричал и проснулся от своего крика.
Блейк выпрямился в кресле, лоб его был покрыт испариной. Лампа больше не мигала, комнату заливал приятный желтоватый свет. Звуки рок музыки сменились голосами — Ди Джей беседовал со своими гостями.
До него не сразу дошло, что это был сон.
Он с усилием сглотнул слюну и посмотрел на приоткрытую дверь ванной. Там было темно. Звук текущей воды не слышался. Пар не клубился.
Блейк вытер лоб тыльной стороной ладони и облегченно вздохнул.
— Будешь знать, как работать по ночам, — проговорил он и потянулся, чтобы закрыть блокнот.
На чистой до того, как он заснул, странице появились какие то записи.
Почерк, несомненно, принадлежал ему, хотя буквы были крупными и неаккуратными.
Блейк протер глаза и перевернул страницу. Должно быть, он написал это до того, как задремал. Но прочитав запись, он понял, что она новая. Он пристально вгляделся в неровные буквы: «Эта сила существует. Я видел ее. Я видел ее тайны».
Писатель вновь с усилием сглотнул. Это были его слова. Раньше Блейк слышал о подобном, о так называемом автоматическом записывании, но обычно это происходило, когда человек погружался в транс. Неужели перед ним был пример автоматического записывания?
Он глубоко вздохнул, продолжая держать лист перед собой. Он больше не будет ничего утаивать. Он расскажет Матиасу о том, что случилось, а также и о кошмаре. Блейк вырвал страницу из блокнота и сморщился, почувствовав боль в правой руке. Подняв руку к глазам, он увидел, что ладонь и запястье покраснели и слегка припухли. Словно они ошпарены кипятком.

Глава 10

Оксфорд
— Сколько дней прошло с тех пор, как вы спали последний раз? — спросила Келли Мориса Гранта, нетерпеливо барабанившего по столу, за которым они сидели. Между ними стоял магнитофон. Катушки на нем медленно вращались, перед Грантом был микрофон.
— Два, — огрызнулся Грант. — Почему, черт возьми, вы спрашиваете? Вы сами знаете. Это вы накачали меня этими чертовыми лекарствами. — Он поднялся и подошел к большому окну с зеркальными стеклами в дальнем конце комнаты. Снаружи светило солнце.
— Выгляните в окно, — сказал Грант. — Такой прекрасный день, а я торчу здесь с этими ублюдками, которые замучили меня своими дурацкими вопросами.
Мужчина, сидевший справа от Келли, наклонился к ней.
— Что вы ему даете? — спросил негромко Джон Фрезер.
— По тридцать миллиграмм метадрина, — ответила Келли, — но без тубарина, чтобы он не спал ночью.
Фрезер кивнул и что то записал на лежащем перед ним блокноте.
Благодаря большому окну в комнате было светло и свежо. Белизна высоких стен слегка оттенялась двумя тремя висевшими на них картинами, но самым заметным здесь предметом был огромный электроэнцефалограф. Мингограф Элемы Сконандера был новейшим прибором такого рода и одним из четырех, которыми располагал институт. Утром, больше часа назад, судя по большим настенным часам над прибором, уже регистрировали электрическую активность мозга Гранта. Но сейчас Келли и ее коллегу больше волновала эмоциональная реакция Гранта, чем активность его мозга. Подсознательно он не мог избавиться от навязчивого кошмара, и последние две ночи ему намеренно не давали спать.
Исследователи наблюдали, как он возбужденно вышагивал перед окнами.
— Почему бы вам не вернуться и не сесть? — спросил Фрезер.
Келли уже работала с Джоном Фрезером раньше. Он был на десять лет старше ее, но выглядел скорее на пятьдесят, чем на тридцать пять. На лице его были пятна, какие появляются от длительного пребывания на солнце. Толстый нос блестел как лысина. Глядя на его опухшие веки, казалось, что он вот вот заснет. Однако его стройное и мускулистое тело резко отличалось от изможденного лица. Как будто на молодом теле сидит не та голова, подумала Келли.
— Я сказал, почему бы вам...
Грант прервал его.
— Да, я слышал, — резко ответил он, помедлив, вернулся и снова сел за стол. — Почему, черт возьми, вы задаете мне так много вопросов? Я просто хочу спать.
— Почему вы хотите спать? — спросил Фрезер.
— Потому что устал как собака, — отрезал Грант. — Этого достаточно?
Он злобно уставился на исследователей. Его щеки и подбородок, небритые уже три или четыре дня, покрылись густой щетиной, словно шуршавшей, когда он потирал лицо.
— Когда вы согласились помочь нам, вы знали, что могут возникнуть кое какие неудобства, — напомнила ему Келли.
Морис Грант не ответил. Он только переводил взгляд с Келли на Фрезера и обратно.
— Вы готовы отвечать на вопросы? — спросила она.
— Если да, вы позволите поспать?
Она кивнула.
— Ладно, задавайте ваши вопросы, — сказал он, трогая пальцами кожу вокруг ногтей и время от времени покусывая ее.
— О чем вы думаете, когда не можете спать? — спросила она, пододвигая микрофон поближе к нему.
— О вещах, которые...
— О каких вещах? — вмешался Фрезер.
— О вещах... — прошипел Грант. — О всяких вещах. Разные мысли.
— Вы можете вспомнить хоть одну? — поинтересовалась Келли.
— Нет, — уныло ответил он.
— А вы попытайтесь, — не унимался Фрезер.
Грант сжал зубы и мрачно уставился на исследователя.
— Я сказал вам, что не могу вспомнить, — раздраженно ответил он.
— Ваши мысли связаны с вашей женой и ребенком? — спросила Келли.
На мгновение на лице Гранта выразилось удивление:
— Почему они должны быть связаны с моей женой и ребенком?
— Послушайте, если вы будете отвечать вопросом на вопрос, — заметил Фрезер, — мы просидим здесь весь день.
Келли укоризненно взглянула на коллегу, когда Грант вновь набросился на него.
— Это что, черт возьми, допрос, что ли? — рявкнул он. — Вы попросили меня ответить на несколько вопросов, я пытаюсь это сделать, но вы постоянно меня прерываете. — Он повысил голос.
— Ваши мысли имеют отношение к вашей семье? — повторила вопрос Келли.
Грант отрицательно покачал головой.
— Вы думаете о вашей жене и сыне, когда не можете заснуть? — упорствовала Келли.
— Я только что ответил вам, нет.
— Но это неестественно. Вы хотите сказать, что совсем не вспоминаете о них? — спросил Фрезер с некоторым сарказмом.
Грант стукнул кулаком по столу и закричал:
— Я не думаю о них!
Фрезер устало посмотрел на Гранта, начиная нервничать из за его агрессивности.
— Вы когда нибудь хотели убить жену и сына? — спросила Келли.
— Убить их? Зачем?
— Это мы и хотим узнать, — сказал Фрезер.
— Почему я должен хотеть их убить?
— Потому что в вашем мозгу может существовать область, которая хочет этого, — пояснила Келли. — В каждом из кошмаров, посетивших вас, вы убивали вашу жену и ребенка.
— Ну и что? — рявкнул Грант. — Неужели это так важно, черт возьми? У всех бывают кошмары.
— У вас с женой были кое какие проблемы, не так ли? — спросила Келли. — Я имею в виду ваши супружеские отношения.
— Ну и что, если были? Какое это имеет отношение к этим чертовым кошмарам? — сердито проговорил Грант.
— Вы бы хотели убить вашу жену и сына? — настаивал Фрезер.
Грант вскочил на ноги.
— Вы играете со мной в какую то дурацкую игру, — прорычал он, тыча пальцем в исследователей, которые слегка отодвинулись от стола.
— Говорите правду, — сказал Фрезер. — Хотите вы их убить или нет?
— Я сказал, нет, ублюдок.
— Скажите еще раз.
— Нет.
— Вы хотите их убить, — с усилием проговорил Фрезер.
— Нет. Нет! — Крик перешел в яростный вопль.
Неожиданно Грант схватил тяжелый магнитофон и поднял над головой. Вилка выскочила из розетки, катушки беспомощно повисли в воздухе. Келли и Фрезер отскочили как ужаленные, когда Грант повернулся и с неистовой силой швырнул магнитофон в большое окно. Стекло разбилось с оглушительным звоном, тяжелые крупные осколки разлетелись, как копья.
— Скорее зови на помощь, — крикнул Фрезер, когда Грант повернулся к нему.
Келли кинулась к двери в тот момент, когда Грант набросился на Фрезера. На бегу он задел стол, и оба упали на пол под грохот ломающегося стола. Фрезер попытался подняться, но Грант обеими руками вцепился ему в шею и начал его душить. Чувствуя, что пальцы Гранта сдавили его горло, Фрезер размахнулся и изо всех сил двинул его по виску. Это только раззадорило Гранта. Он навалился на исследователя и начал бить его головой об пол.
Фрезер увидел его лицо с дико сверкающими глазами и выступившей на губах пеной. Он с неистовым бешенством продолжал бить об пол голову жертвы. Вцепившись в запястье Гранта, Фрезер пытался оторвать его руки от своего горла, но лишь на мгновение он почувствовал облегчение. Он понял, что теряет сознание.
Вдруг пальцы разжались, и Фрезер, в глазах которого помутилось, увидел двух мужчин, схвативших Гранта и поднявших его на ноги. Рядом стояли Келли и доктор Вернон со шприцем в руке.
Фрезер повернулся на бок, и все поплыло у него перед глазами, а в горле нестерпимо засаднило.
— Свяжите его, — распорядился Вернон, когда двое мужчин подтащили Гранта к энцефалографу. Они положили его на тележку и быстро обвязали толстыми кожаными ремнями его руки и лодыжки. Грант перестал метаться и начал успокаиваться, когда к голове его прикрепляли электроды, он лишь злобно поглядывал на исследователей. Зубы его были сжаты, в уголке рта пузырилась белая пена.
Келли подошла к Фрезеру, лежа среди обломков стола, он пытался приподняться. Она стала на колени и протянула ему руку, но он отвел ее. С трудом поднявшись на ноги, он держался одной рукой за горло. Он кашлянул и почувствовал вкус крови. Вернон бегло взглянул на него и вновь повернулся к Гранту, на лбу и висках которого были электроды. Он лежал неподвижно, его грудь поднималась и опускалась.
Один из исследователей стоял в ожидании у прибора, на манжете его рубашки не хватало пуговицы. Келли узнала Фрэнка Андерсона, человека лет сорока, атлетического сложения.
Вернон кивнул, и Андерсон включил энцефалограф.
Пять карандашей заскользили взад и вперед по бумажной ленте, которая выходила из прибора. Четыре карандаша рисовали волны в мозгу Гранта.
Пятый едва двигался. Заметив это, Андерсон привлек внимание Вернона. Тот казался озадаченным.
— Что это значит, черт возьми? — проговорил Андерсон.
Вернон не ответил.
К ним подошла Келли, оставившая Фрезера у разбитого окна. Тот стоял, пошатываясь, жадно вдыхая холодный воздух и все еще морщась при глотании.
— Может быть, эту область контролирует подсознание? — спросила Келли Вернона, не сводя глаз с линии, как бы дремлющей на ленте.
Вернон не ответил.
— Должно быть, так оно и есть, — не успокаивалась Келли. — Теоретически эта область должна активизироваться, когда он заснет. Усыпите его. Может быть, нам удастся выяснить.
Вернон тут же принялся действовать. Он закатал рукав на руке Гранта, нашел вену, всадил в нее иглу и давил на поршень, пока из тонкого шприца не вылилась последняя капля тубарина.
Они стали ждать.
Ожидание длилось десять минут. Слышно было лишь тиканье часов и тяжелое дыхание Гранта. Келли наклонилась над ним и, подняв веко, убедилась, что зрачок расширился.
— Он спит, — сказала она негромко, словно стояла у постели ребенка и не хотела его будить.
Через пять минут она заметила, как задвигались глаза под закрытыми веками. Несомненно, эти быстрые движения сопутствовали сновидениям.
— Ему снятся сны, — проговорила она взволнованно.
Казалось, Вернон, сосредоточенно рассматривавший ленты с электроэнцефалограммой, не слышал ее.

воображаемое полчище паукообразных; не растерявшись, она привязала к кровати его руки, как только представился удобный случай.
— Они внутри моей головы, — завопил Грант, чувствуя, как больше и больше пауков лезут в его ноздри и уши. — Я знаю, откуда они, — визжал он. — Она их послала.
— Ваша жена? — спросила Келли, видя, что Грант продолжает корчиться.
— Проклятая сука! Потаскуха чертова!
И опять страх его сменился яростью.
— Я рад, что убил ее, — заревел он. — Она заслуживала смерти. — Вены на его лбу вздулись, когда он с силой натянул ремни, удерживающие его на кровати. — Даже если меня кто нибудь видел, мне плевать. У меня не было выбора. Я видел их вместе. — Его тело резко дернулось. — Я видел ее с ним. Он засунул ей между ног, потом в рот. И она, сука, хотела этого. Я больше не хочу это видеть.
— Вы сейчас можете это увидеть? — спросила Келли.
— Да.
— Что вы видите? Расскажите мне подробно.
Приложив все силы, Грант попытался освободиться от ремней, и Келли, к своему ужасу заметила, что один из ремней на его руках начал зловеще поскрипывать.
— Я вижу ее лежащей на полу спальни. Нашей спальни. Она совсем голая и он тоже, — прорычал Грант.
— Кто он? — спросила Келли.
— Она сосет его член. Он лижет ее языком.
Ремень на правой руке Гранта стал трещать все громче, по мере того как он продолжал метаться в кровати.
— Я больше не хочу это видеть! Не хочу!
Келли начала подумывать о том, чтобы позвать на помощь. Грант дико галлюцинировал, хотя говорил связно.
Наконец то она узнала, почему он хотел убить жену и сына.
— Она перевернулась на живот, и он засовывает в нее свой член. Проклятая грязная шлюха! Она хочет его!
— Кого? — спросила Келли.
— Моего брата, — прорычал Грант и сделал последнее титаническое усилие, чтобы освободиться.
Сначала лопнул и повис ремень на его правой руке.
— Я не хочу это видеть! Я не хочу это видеть! — взревел Грант, пытаясь порвать ремни на другой руке и на щиколотке. Ремни лопнули. Он вскочил на ноги; грудь его вздымалась так, что, казалось, лопнет рубашка. — Я не хочу это видеть, — повторял он; затем, пошатываясь, подошел к столу в середине комнаты и взял грязную вилку.
— Я не хочу это видеть, — закричал он и поднял вилку.
Келли знала, что не сможет добраться до двери, так как он преграждал ей путь, но, приглядевшись к Гранту, поняла, что он не собирается на нее нападать.
— Я больше это не увижу, — тихо проговорил он, разглядывая вилку, которую держал в нескольких дюймах от лица.
Дрожащей рукой он направил вилку в нижнее веко и дальше в глаз. Замедленным движением он копнул вилкой, словно лопатой; зубья натянули мышцы и глазное яблоко, и наконец глаз начал вываливаться. Вилка царапнула по его черепу в тот момент, когда лопнувший глаз выскочил из глазницы. Кровь хлынула по его щеке, смешавшись с вытекшей из глаза стекловидной жидкостью. Глаз не упал, а повис на искромсанных остатках зрительного нерва.
Невыносимая боль охватила его, но, удержавшись на ногах, он направил вилку в другой глаз.
Келли оцепенела, наблюдая, как зубья вилки вонзаются на этот раз в верхнее веко. Изгиб вилки позволил Гранту добраться сразу до сетчатки. С последним отчаянным криком он выдавил окровавленный глаз из глазницы.
Глаз выскочил из глазницы с глухим сосущим звуком; его сменил страшный вопль Гранта.
Глаз упал на пол и лежал там, похожий на большую виноградину, до тех пор, пока Грант, опустившись на колени, не раздавил его.
Келли не могла отвести взгляда от пустых глазниц, из которых струей била кровь, стекая в открытый рот Гранта.
Наконец она повернулась, бросилась к двери и, распахнув ее, выскочила в коридор.
Комната была звуконепроницаемой. Пока Келли не открыла дверь, в здании царила тишина, но теперь отчаянные крики Гранта достигали каждого уголка. Огромная доза атропина так возбудила нервную систему Гранта, что он не мог даже потерять сознание. Он со стонами упал на пол; один глаз по прежнему болтался на нитке нерва.
А магнитофон продолжал записывать звуки агонии, чтобы сохранить их навеки.

Глава 16

— Так вы говорите, сколько ему дали? — спросил у Келли доктор Вернон, взяв шприц.
— Десять миллилитров, возможно, чуть больше, — тихо ответила она.
Вернон кивнул и, прежде чем вновь положить его на стол, подержал двумя пальцами. Он положил шприц возле испачканной кровью вилки и посмотрел на это оружие. Вздохнув, он оглядел комнату, забрызганную кровью. На полу, там, где Грант раздавил свой глаз, виднелось синеватое пятно, и Вернон обошел его.
На кровати и возле нее лежали обрывки привязных ремней; на простынях он заметил несколько алых пятен.
Мориса Гранта увезли около пятнадцати минут назад.
Вместе с Верноном в комнате, где произошла трагедия, находились Келли и Джон Фрезер.
Фрезеру было явно не по себе; он не мог оторвать глаз от окровавленной вилки на столе. Его тошнило при мысли о том, для чего эта вилка была использована.
— Он умрет? — с тревогой спрашивала Келли.
— Врачи «скорой», кажется, сами не знают, чем это кончится, — ответил Вернон. — Когда действие атропина закончится, он впадет в шоковое состояние. Потом... — Он замолк.
— Итак, вначале он чуть не убил меня, — подытожил Фрезер. — Теперь он весьма успешно прикончил себя самого. Вам этого мало, доктор?
— Что вы имеете в виду? — спросил Вернон.
— Наверняка будут расследовать то, что произошло сегодня. Вам теперь никак нельзя продолжать опыты.
— Как директор института я сам буду решать, нужно ли проводить расследование, — заявил Вернон.
— Неужели вы в самом деле думаете, что власти оставят это происшествие без внимания и не проведут расследование?
— Меня не волнует, что решат власти, — рявкнул Вернон. — Все, что происходит в стенах этого здания, касается только меня.
— А вас не беспокоит то, что человек мог сегодня отправиться на тот свет? — спросил Фрезер с вызовом.
— Грант знал, что идет на риск, когда согласился участвовать в этих экспериментах.
— Допустимый риск, да, но...
— Риск есть риск, — прервал его Вернон.
Фрезер обратился к Келли:
— Если разобраться, это твоя вина, Келли.
— Я понимаю, — сказала она и заявила Вернону: — Я готова сложить свои обязанности.
— Нет, — возразил он не раздумывая. — Это ничего не решит.
Келли не скрыла удивления.
— Она нарушила распорядок этого чертова института, — пробурчал Фрезер. — Она чуть не убила человека, а вы...
Пришла очередь Келли прервать его.
— Не говори обо мне так, будто меня здесь нет, — отрезала она. — Я знаю, что поступила неправильно. Бог свидетель, я не хотела этого.
— Исследование нужно было довести до логического завершения, — поддержал Келли Вернон.
— Под логическим завершением вы имеете в виду смерть субъекта, — саркастически заметил Фрезер.
— Никто не знал, как атропин подействует на мистера Гранта, — объявил Вернон, словно защищал себя, а не Келли. Та уставилась на него с удивлением.
— Доза в пять миллилитров считается опасной. Нам всем известно действие лекарств, которые мы используем. Келли должна была знать, что введение двойной дозы вызовет опасный побочный эффект.
— Грант сказал что нибудь заслуживающее внимания, находясь под действием атропина? — спросил Вернон.
— Разве сейчас это важно? — сердито бросил Фрезер.
Вернон повернулся к нему, сверкнув серыми глазами:
— Да, это важно. Единственное, что сейчас важно, — это успех проекта. И жертвы, которые придется принести во имя этого успеха, неизбежны.
— Вы безумец, — сказал Фрезер более спокойно. — Для вас это уже не исследование, а какая то навязчивая идея. Сколько еще людей должны пострадать или погибнуть во имя вашей идеи, ради того, чтобы ответить на ваши вопросы?
— Прекратите, Фрезер, — оборвал его Вернон.
— Вы что, в самом деле думаете, что это вам поможет? — проговорил исследователь, словно на что то намекая.
Келли посмотрела на него с удивлением, пытаясь понять, куда он клонит.
— Фрезер! — В голосе Вернона послышалась ярость.
— Что вы все ищете, доктор? — продолжал исследователь. — Или, что важнее, для чего вы ищете?
— Сейчас не время и не место...
— Может, если бы мы знали то, что вы так долго скрываете, то...
Фрезер не успел договорить — Вернон кинулся и схватил его за лацканы пиджака. Лицо директора покраснело, лоб покрылся испариной. Он впился в исследователя своими стальными серыми глазами, продолжая крепко держать его. Келли смотрела на них с волнением и любопытством, не зная, стоит ли ей вмешиваться.
— На этот раз, Фрезер, вы зашли слишком далеко, — прошипел доктор. Он оттолкнул исследователя, и тот почти повалился на стол. — Теперь убирайтесь отсюда. Из этой комнаты. Из этого института. Вы здесь больше не работаете.
Фрезер выпрямился и облокотился на стол.
— Возможно, полицию заинтересует, что произошло здесь сегодня, — проговорил он угрожающе.
— Полицию проинформируют, когда я найду это нужным, — сказал Вернон. — А сейчас уходите.
Фрезер еще мгновение смотрел на Вернона, потом повернулся к Келли.
— Извини, Келли, — сказал он ей и пошел к дверям.
Они слышали, как его шаги гулким эхом отдаются в коридоре.
Вернон достал из кармана брюк платок и вытер лицо. Подвинув к себе стул, он сел, не обращая внимания на лежащую перед ним на столе окровавленную вилку. Келли отметила, что он сунул в рот ментоловую конфетку и принялся ее сосать. Его лицо по прежнему было красным от гнева; он нетерпеливо постукивал по столу пальцами.
Келли облизнула высохшие губы, во рту тоже пересохло. Так же, как и два дня назад, когда она впервые услышала загадочный намек Фрезера, сейчас ей очень хотелось спросить Вернона, что имел в виду исследователь.
«...что вы так долго скрываете». — Эти слова Фрезера до сих пор звучали в ее ушах. Почему Вернон так разозлился из за этого?
— Доктор Вернон, Грант сказал, что убил жену. Эти слова звучали как признание, — сообщила она. — Все это записано на пленку. Каждое слово.
Вернон промолчал.
— Что он хотел этим сказать? — настаивала Келли.
— Должно быть, на него так подействовало лекарство. Вы говорили, что он галлюцинировал.
— Да, но ему никто не сообщал, что в день убийства его жены и ребенка соседка видела мужчину, очень похожего на него. Почему он сказал это?
— Послушайте, Келли, я думаю, мы сегодня уже достаточно поволновались, — уклончиво заметил Вернон. — И лучше будет, если вы уедете. Через пару недель я вам позвоню. Все равно мы не сможем продолжать работу до окончания расследования.
— Власти могут закрыть институт? — спросила она.
Вернон покачал головой:
— Нет. И не беспокойтесь. Когда вы вернетесь, ваше место будет по прежнему здесь.
— Почему вы не хотите, чтобы я уволилась?
— Потому что все ваши действия были теоретически обоснованы. В конце концов этот шанс нужно было испробовать.
Келли кивнула, хотя это объяснение не вполне удовлетворило ее. Ей казалось, что Вернон испытывает к результатам исследований нечто большее, чем научный интерес. Но почему?
Она сняла халат и решила, что пора уходить. Они распрощались, и Вернон снова пообещал ей позвонить через две недели.
Вернон подождал, пока она ушла, потом медленно обошел комнату, рассматривая пятна и капли свертывающейся крови, которая приобретала цвет ржавчины. В воздухе стоял запах меди. Он подошел к магнитофону, нажал на кнопку обратной перемотки и стал смотреть, как катушки завертелись в обратном направлении. Когда перемоталась вся пленка, он снял катушку и положил в карман, чтобы прослушать ее в своем кабинете. Выходя из комнаты, он столкнулся с уборщиками, вооруженными швабрами и тряпками; они сразу же принялись устранять следы кровавой драмы.
Вернон разжевал свою конфетку от кашля и сунул в рот новую, поднимаясь по лестнице. Его секретарша ушла час назад, и он остался один в своем кабинете.
Тем не менее он закрыл дверь кабинета на ключ и лишь затем включил магнитофон.
Он прослушал пленку два раза. Лицо его оставалось непроницаемым даже тогда, когда из динамиков раздавались агонизирующие крики Гранта. Прослушав половину записи в третий раз, он выключил магнитофон. Ему показалось, что он просидел в кресле лицом к окну целую вечность. Он резко повернулся и поднял трубку телефона. Быстро набрав номер, он стал нетерпеливо постукивать по столу своими толстыми пальцами. Наконец в трубке раздался щелчок.
— Метафизический центр? — спросил он. — Это доктор Стивен Вернон. Я хочу поговорить с Аленом Жубером. Скажите ему, что это важно.
10. 06 пополудни.
Келли уложила свои вещи и аккуратно расправила лежащую сверху юбку. В спальне горела лишь одна настольная лампа, освещающая комнату приятным золотистым светом. Келли решила, что вещей хватит, и сняла чемодан с кровати на пол. Она чувствовала изнеможение во всем теле, особенно ныли шея и плечи. Она решила принять душ и рано лечь спать. Выехать она собиралась рано утром.
День был тягостным умственно и физически, и она чувствовала большую, чем обычно после работы, потребность расслабиться. Съев лишь половину обеда, она запила его двумя или тремя бокалами мартини. Спиртное погрузило ее в приятную дремоту. Она расстегнула блузку, повесила ее на спинку кресла, сняла джинсы и аккуратно сложила их. Стоя перед зеркалом высокого шкафа, она расстегнула лифчик, обнажив свою упругую грудь. Келли сняла трусики и, отбросив их в сторону, смотрела на себя в зеркало. Отражение было вполне привлекательным.
Хотя она была и небольшого роста, ее стройная фигурка казалась поразительно изящной, что обычно свойственно высоким женщинам. У нее была маленькая, но упругая грудь, узкая талия и гладкие бедра. Ее стройные ноги казались длиннее на высоких каблуках, которые она всегда носила.
Келли вошла в ванную, включила душ и, отрегулировав воду, встала под освежающие струи. Она стояла неподвижно, и вода стекала по ее лицу, смывая косметику. Она намылилась.
Стоя под струями воды, она мысленно вернулась к событиям прошедшего дня. К словам Вернона.
Почему он ее защищал? В этом не было ровно никакого смысла. Если, конечно, он не скрывал чего то, на что намекнул Фрезер. Очевидно, Вернон видел в ней инструмент для достижения своих целей.
Она опустила веки, но в памяти ярко вспыхнул образ Мориса Гранта с вырванными глазами, и она поежилась от ужаса.
Она начала думать о его признании.
Была ли вызвана его вспышка действием лекарства, спрашивала она себя. Интуиция говорила ей о чем то большем. И кроме того, как мог он убить свою жену и сына? В момент убийства он лежал на кровати весь в ремнях, свидетелями чему были она и еще три человека.
Она постояла под душем, затем выключила воду, вытерлась полотенцем и босиком прошла в спальню. Присев на край кровати, она подняла трубку телефона.
Кое что записал автоответчик, и это ее вполне устраивало: сейчас ей совсем не хотелось разговаривать. Она кратко записала то, что набубнил ей металлический голос автоответчика, потом положила трубку и посмотрела на запись.
В половине десятого утра она собиралась вылететь в Париж.

Глава 17

Париж
Ресторан на площади Ваграма был набит битком, потому что многие укрылись в нем от дождя, который лил как из ведра. Официанты, балансируя на ходу подносами и тарелками, пробирались сквозь лабиринт столов. Кто то уронил бокал с вином, и тот, ударившись о деревянный пол, звонко разбился.
Лазаль испуганно повернулся на стуле и увидел, что официант подбирает с пола осколки, а посетитель что то громко и недовольно выговаривает ему.
— Ты меня слышишь?
Голос вернул Лазаля к реальности.
— Что ты сказал? — рассеянно спросил он, обернувшись к Жуберу, жадно поглощавшему кусок мяса.
— Я сказал: мне не нравится, что она будет с нами работать, — повторил Жубер.
— Будет тебе, Ален. Начиная эксперименты, мы договорились с институтом в Оксфорде о сотрудничестве. Я не понимаю, чем это тебе не нравится.
— Эксперименты, проводимые в Англии, не были такими успешными, как наши, — сказал недовольно Жубер.
— Откуда тебе это известно? — спросил Лазаль, отпив из бокала.
Его коллега помедлил секунду, глотая пищу:
— Мы многое узнали из наших экспериментов.
Подняв глаза, Лазаль заметил приближающуюся к их столику знакомую фигуру. Он тронул руку Жубера, словно прося его говорить потише, но тот только пробормотал что то себе под нос.
Келли села и улыбнулась Лазалю через стол. Жубер не обратил на нее внимания, не отрывая глаз от своей тарелки. Взяв в руки нож и вилку, она принялась за салат.
Прилетев в Париж более трех часов назад, она устроилась в гостинице и на такси отправилась в метафизический центр. Там она представилась директору и спросила, может ли увидеться с Лазалем. Когда то они были в приятельских отношениях, и Лазаль с радостью согласился поработать с ней.
Жубер отнесся к этому совершенно иначе. Узнав, что Келли примет участие в их экспериментах, он с трудом сдержал раздражение и лишь усилием воли скрыл неудовольствие.
Она коротко объяснила им, что произошло с Морисом Грантом и почему ей пришлось приехать во Францию. На Жубера это не произвело ни малейшего впечатления. Когда же она захотела взглянуть на записи, сделанные исследователями, Жубер отнесся к этому с открытой враждебностью. Она терялась в догадках, пытаясь понять причину его неприязни к ней.
— Если бы ты заранее предупредила меня, что приедешь, — сказал Лазаль, — я бы приготовил для тебя постель в свободной комнате и тебе не пришлось бы платить за номер в гостинице.
— Я неплохо устроилась, спасибо, — заверила его Келли с улыбкой.
— Когда вы намерены вернуться? — спросил ее Жубер, не поднимая головы.
— Наверно, не скоро, — ответила Келли.
— Что, собственно, вы хотите здесь узнать? — продолжал Жубер, так и не удостоив ее взглядом.
— Я приехала сюда не для того, чтобы узнать что то, — начала Келли. — Я...
Он оборвал ее, злобно на нее взглянув.
— Тогда для чего вы здесь? — выдавил он из себя.
Келли выдержала его взгляд; она начинала злиться. «Кем, черт возьми, Жубер себя считает?» — думала она.
— Я сказала вам, почему я здесь. Я не могу продолжать работу в институте в Англии, пока там будет проводиться расследование. Я думала, что смогу вам чем то помочь.
— Не полагаете ли вы, что без вашей помощи мы не справимся? — бросил он с вызовом.
— Вы всем так хамите или только меня удостоили этой чести? — гневно проговорила она.
Жубер перестал есть и оторопело уставился на нее.
— Давайте спокойно закончим обед, — предложил Лазаль, глядя на коллег.
Жубер положил нож и вилку и вытер рот салфеткой.
— Я уже закончил, — отрезал он. — Мне пора возвращаться в центр. Сегодня еще многое надо сделать. — Он скатал салфетку в шарик и, вставая, бросил ее на стол. Он обратился к Лазалю: — Надеюсь, мы скоро увидимся.
Лазаль кивнул.
— И конечно, с вами тоже, мисс Хант, — добавил Жубер ехидно.
Жубер отошел от стола и, протиснувшись сквозь толпу, ожидавшую свободного столика, направился к выходу. Лазаль глядел ему вслед.
— Я должен извиниться за своего коллегу, — сказал он.
— Это я должна извиняться. Я доставила вам столько беспокойства.
— Жубер неплохой парень, просто он чересчур серьезно относится к своей работе.
— Я заметила это, — сказала Келли, проткнув вилкой кусочек помидора. — Раз уж речь зашла о работе, вы добились каких либо результатов?
— Многое еще предстоит выяснить, — сказал Лазаль. — Подсознание — это огромная и неизведанная область. — Он отхлебнул вино. — Три или четыре дня назад мы действительно добились успеха. Наш субъект по имени Декар в состоянии гипноза сумел предсказать будущее.
— Предвидение? — взволнованно спросила Келли.
— Только под гипнозом. Выйдя из транса, он ничего не мог вспомнить. — Француз замолчал. — Это довольно печально. — Он предсказал смерть своей дочери.
Келли подскочила на стуле, словно ужаленная.
— Мне об этом не сообщили, — сказала она.
Лазаль нахмурился:
— Жубер должен был передать вам эту информацию.
— Мне ничего не передавали, — возразила Келли.
Француз был явно озадачен; наступило неловкое молчание.
Келли не знала, стоит ли рассказывать Лазалю об убийстве семьи Мориса Гранта, и решила повременить, так как ей не все было ясно.
— Надеюсь, я тебя не обидел, когда предложил остановиться у меня? — спросил Лазаль.
Келли улыбнулась:
— Конечно нет.
— Знаешь, с тех пор, как умерла Мадлен, дом, кажется, стал больше, чем был раньше. — Он невесело улыбнулся.
— Понимаю, — сказала Келли. — Как ты живешь один?
— Держусь. — Он сунул руку в карман и достал флакон с таблетками транквилизатора. — С маленькой помощью. — Он положил в рот таблетку и запил водой.
Глядя на него, Келли видела, как сильно он изменился со времени их последней встречи. В темных волосах, особенно на висках, появилась седина. На лбу и вокруг глаз пролегли глубокие морщины, щеки потеряли былой румянец. Келли показалось также, что он похудел. Лишь его глаза сверкали страстью и энергией, которых, казалось, было лишено его тело.
— Если бы у нас были дети, все, вероятно, было бы не так плохо, — сказал он. — А так у меня никого не осталось. — Он задумчиво поглядел на свой бокал, потом как бы стряхнул с себя печаль и улыбнулся: — Хватит об этом. Как ты поживаешь, Келли? Замуж не собираешься?
Она посмотрела на него удивленно:
— Разумеется, нет.
— Не встретила еще парня, способного вскружить тебе голову? — Он хмыкнул.
— Такого парня не существует, а если он и есть, то весьма успешно от меня скрывается.
Лазаль заразительно рассмеялся, и его смех прорвавшись сквозь невнятный гул голосов, заставил повернуться несколько голов.
Тон Келли немного изменился.
— Мишель, этот человек, что смог предсказать будущее... Ты сказал, его зовут Декар?
Лазаль кивнул.
— Что именно он видел?
Француз рассказал ей о случае с Декаром.
— А Жубер присутствовал, когда это произошло?
— Да. Кажется, этот случай его здорово взбудоражил.
Келли провела рукой по волосам, пригладив их на затылке. Почему Жубер не рассказал ей об этом случае? К чему вся эта секретность? Когда два института договаривались о сотрудничестве, казалось само собой разумеющимся, что столь важная информация будет доступной для обеих сторон.
«Что еще он от меня скрыл?» — спрашивала она себя.
Лазаль взглянул на часы.
— Пожалуй, нам пора возвращаться, — сказал он.
Келли встала, и они направились к выходу. Снаружи по прежнему лил дождь: гряда темных туч на небе не оставляла никакой надежды на скорое прояснение.
«Изменит ли Жубер свое отношение ко мне?» — думала Келли по дороге в институт.
Почему то она в этом очень сомневалась.

Глава 18

Пользуясь небольшим деревянным шпателем, Лазаль прикрепил клейкий проводник в трех местах на лице Жубера: на висках и чуть выше переносицы.
Келли аккуратно прикрепила электроды, и Жубер, приподняв голову, сам поправил их, когда Лазаль прижал последние два электрода к его затылку.
Жубер лег на кушетку и скрестил на груди руки. Он лежал неподвижно, устремив взгляд в точку на потолке. Лазаль взял его за руку и нащупал пульс. Сосчитав число ударов, он занес это в журнал. Потом, словно врач, осматривающий пациента, достал из кармана миниатюрный фонарь и посветил Жуберу в глаза, проверяя реакцию зрачков.
— Готов? — спросил он Жубера.
Тот тихо кивнул.
Лазаль повернулся к Келли. Она щелкнула включателем электроэнцефалографа, и тотчас пять карандашей самописца плавно задвигались взад и вперед по бумаге.
Лазаль сунул руку в карман и вытащил карманные часы. Он начал раскачивать их перед Жубером; золотые часы стали медленно вращаться.
— Смотри только на часы, — сказал Лазаль, заметив, что взгляд коллеги скользнул на вращающийся предмет. Лазаль вращал цепочку большим и указательным пальцами. — Ты будешь слышать только мой голос, — проговорил Лазаль и обратился к Келли: — Выключи, пожалуйста, свет.
Она быстро подошла к противоположной стене и щелкнула выключателем. Комната погрузилась в темноту; горела только лампа направленного света возле ножки кушетки. Временами луч света падал на часы, заставляя их ярко блестеть.
— Ты видишь только часы, — повторил Лазаль, — слышишь только мой голос. Тебе понятно?
— Да, — хрипло сказал Жубер.
— Я сейчас буду считать до пяти, и ты почувствуешь возрастающую усталость. Ты меня понял?
— Да.
— Когда я закончу считать, ты заснешь, но по прежнему будешь слышать мой голос. Ты понял?
— Да.
Келли медленно вернулась к электроэнцефалографу и посмотрела на самописец. Карандаши по прежнему оставляли на бумаге почти ровные линии. На них виднелись лишь небольшие изгибы.
Лазаль начал считать.
Он видел, что веки коллеги начали смыкаться, но продолжал вращать часы, пока Жубер не закрыл глаза.
Келли с любопытством следила за происходящим.
— Сейчас ты погружен в глубокий сон, — продолжал Лазаль. — Но ты услышишь все, что я скажу. Ты меня понял?
— Да.
— Как тебя зовут?
— Ален Жубер.
— Сколько тебе лет?
— Тридцать шесть.
Келли вновь взглянула на ленту самописца и увидела, что пять карандашей совсем замедлили движение и теперь оставляли на бумаге почти прямые линии, прерываемые лишь редкими колебаниями.
— Как зовут меня? — спросил Лазаль.
Жубер ответил.
— Кто еще находится в этой комнате?
— Женщина. Я ее вижу.
Лазаль нахмурился и вновь внимательно посмотрел на веки коллеги. Они были плотно сжаты. Он протянул руку и взял со стола пачку карточек, на каждой из которых было записано одно слово.
— Назови мне слово на этой карточке, — попросил он, скользнув глазами по карточке со словом «собака».
Жубер назвал правильно.
— А на этой?
— Кошка.
— А сейчас?
— Свинья.
Келли заметила, что рычажок с пятым карандашом пришел в легкое движение.
Лазаль проверил еще пять карточек, и каждый раз Жубер давал правильный ответ.
— Мне холодно, — вдруг сказал Жубер.
И действительно, его тело охватила легкая дрожь. Дотронувшись до его руки, Лазаль почувствовал, что она холодна как лед.
Движения пятого карандаша стали еще заметнее. Четыре других почти не отклонялись от своего прежнего курса. Келли с усилием сглотнула. Чем то очень знакомым показалась ей эта ЭЭГ. Когда пятый карандаш начал оставлять на бумаге порывистый и беспорядочный след, в ее памяти вновь возник образ Мориса Гранта. Когда Грант находился под действием лекарств, активность регистрировалась именно в этой области его мозга. Сейчас то же самое происходило с Жубером.
— Я вижу... — Жубер не закончил фразу.
— Что ты видишь? — спросил Лазаль настойчиво.
— Комнату. Такую же, как эта, но в ней работает женщина. Они сидит за пишущей машинкой ко мне спиной. Она не слышала, как я открыл дверь, и не знает, что я сзади нее.
Пятый карандаш начал двигаться по ленте со скоростью, грозившей прорвать бумагу.
— Кто эта женщина? — спросил Лазаль. — Ты ее знаешь?
— Да. Я много раз видел ее раньше.
— Как ее имя?
— Даниэль Бушар.
Лазаль сглотнул от волнения.
— Опиши ее, — сказал он. — Быстрее.
— Ей — за тридцать. У нее длинные волнистые волосы. Рыжеватые, должно быть, крашеные. Кожа у нее темная. Не как у негров, а кофейного цвета. Глаза подведены синим, на губах немного помады.
— Ты ее знаешь? — спросила Келли Лазаля шепотом.
Француз кивнул:
— Она наполовину алжирка. Красивая женщина. Работает в офисе на нашем этаже, дальше по коридору, — тихо проговорил он, не сводя глаз с Жубера, пальцы которого начали судорожно сжиматься. Вскоре задергалось все его тело. — Что на ЭЭГ? — спросил Лазаль.
— Активность регистрируется только в области затылочной доли мозга, — ответила она. — Точно такая же ЭЭГ регистрировалась у нашего пациента. — Она замолчала, пораженная скоростью движения карандаша самописца.
Жубер вновь заговорил:
— На ней джинсы и красная блузка. На боку, возле шва на блузке, есть небольшая дырочка.
— Она еще печатает? — спросил Лазаль.
— Да. Она все еще не заметила меня.
Лазаль задумчиво прикусил нижнюю губу.
— Это ни о чем не говорит, — сказал он Келли. — Он мог сегодня встретить эту женщину.
Келли вновь посмотрела на ленту самописца. Пятый карандаш продолжал стремительно двигаться.
— Я к ней приближаюсь, — сказал Жубер. — Она перестала печатать и вынимает из машинки лист бумаги. Она все еще сидит ко мне спиной. — Он на время замолк, потом голос его изменился, став булькающим, словно рот его заполнила слюна. — Я хочу ее.
— Говори, что происходит, — потребовал Лазаль.
— Одной рукой я хватаю ее за волосы, другой зажимаю рот, чтобы она не кричала. Она падает со стула, и я наваливаюсь на нее сверху. Я должен держать ее руки. Она оглушена падением, потому что ударилась головой. Кажется, она потеряла сознание. Я задираю ее блузку, чтобы обнажить грудь, и сжимаю грудь так, что на коже остаются красные пятна.
Келли, словно завороженная, смотрела на пятый карандаш, который носился по бумаге с такой скоростью, что казался размытым пятном.
— Я пытаюсь зажать рукой ее рот, чтобы она не начала орать, но она, кажется, приходит в себя. Я должен заставить ее замолчать. Я обеими руками хватаю ее за горло. Это так приятно. Большие пальцы моих рук сжимают ее трахею, они давят все сильнее и сильнее. У нее выкатились глаза. Я убью ее. Я хочу ее убить.
Келли взглянула на Лазаля, потом на ЭЭГ, по которой с неистовой скоростью носился карандаш самописца.
— Я хочу ее убить, — зарычал Жубер.
Снаружи раздался пронзительный крик, на мгновение он смолк, потом раздался снова.
— Разбуди его, — резко сказала Келли.
— Слушай меня, — сказал Лазаль. — Когда я сосчитаю от пяти до одного, ты проснешься. Ты понял меня?
Ответа не последовало.
Из коридора донесся звук распахивающейся двери и еще один крик.
— Ты меня понял? — громко повторил Лазаль.
— Поторопись! — воскликнула Келли.
Жубер не реагировал.
— Я не могу его разбудить, — с отчаянием воскликнул Лазаль.
Он не хотел трясти своего коллегу, так как знал, что это может плохо кончиться. Он тяжело вздохнул и взглянул на Келли, направлявшуюся к двери.
— Посмотри, что там происходит, — попросил он.
Поспешно выйдя в коридор, Келли увидела, что примерно в тридцати ярдах от них, возле двери, стоят четыре или пять человек. Один из них, высокий блондин, стучал в дверь и безуспешно крутил ее ручку. Вновь услышав крик, он надавил на дверь плечом.
— Жубер, слушай меня, — сказал Лазаль. — Я начинаю считать. Пять...
— Там что то происходит, — сообщила Келли.
— Четыре...
Высокий блондин отступил на шаг, чтобы ударить дверь с разбега.
— Три...
Жубер пошевелился.
— Два...
Блондин в коридоре стиснул зубы и собрался наброситься на дверь.
— Один...
Жубер открыл глаза и близоруко прищурился.
Услышав треск ломающегося дерева, он огляделся вокруг.
Блондин врезался в дверь, едва не сорвав ее с петель. Дверь с шумом распахнулась, и он ворвался в комнату. За ним последовали другие.
— Что происходит? — спросил Жубер, стягивая с головы электроды.
Келли, взволнованная, вернулась в комнату, выключила электроэнцефалограф и вытащила ленту.
— Что случилось? — настойчиво повторил Жубер, вставая с кушетки. Выйдя в коридор, он увидел, что из дальней двери, опираясь на руку блондина, выходит смуглая девушка в джинсах и красной блузке. Даже издалека Жубер заметил, что блузка ее разорвана, а часть груди обнажена. Из раны на ее нижней губе текла кровь, на горле были заметны красные пятна.
Когда они приблизились, Лазаль и Келли тоже вышли в коридор.
— Что случилось? — спросил Лазаль.
— На Даниэль набросился какой то мужчина, — сказал блондин.
— Кто это был?
Темнокожая девушка подняла голову и откинула со лба прядь волос. Увидев Жубера, она вскрикнула и указала на него пальцем. Другой рукой она схватилась за горло.
Девушка что то залепетала по французски. Келли не поняла и попросила Лазаля перевести.
— Она сказала, что на нее напал Жубер, — перевел француз.
— Это невозможно, — возмущенно сказал Жубер. — Зачем мне нападать на нее? — Он посмотрел на Даниэль: — Она истеричка.
— На нее кто то напал, — сказал блондин. — Не могла же она сама сделать это! — Он указал на воспаленные следы на шее девушки. — Но я не понимаю, как он вышел. Дверь была заперта изнутри.
Когда они прошли мимо Лазаля и Келли, те обменялись изумленными взглядами. Даниэль, которую вели в лазарет, оглянулась и с ужасом посмотрела на Жубера.
— Как я мог на нее напасть? — раздраженно проговорил Жубер, вернувшись в комнату и сев на кушетку.
Келли и Лазаль вошли в комнату вслед за ним.
— Ты помнишь что нибудь из того, что произошло пять или десять минут тому назад? — спросил его Лазаль.
Жубер покачал головой и вытер лоб тыльной стороной ладони.
Келли первая привлекла к этому его внимание.
— Жубер, — тихо сказала она, — посмотрите на свои ногти.
Под ногтями на руках Жубера застряли нити красной ткани.
Цвет их был точно такой же, как и у блузки Даниэль Бушар. Там же было несколько рыжеватых волос.

Глава 19

— Астральное перемещение. — Слова Келли гулко, как эхо, раздались в лаборатории. Она смотрела на красные нитки и волосы, которые Жубер выковыривал из под ногтей и складывал в чашку Петри.
— Вы сказали, что перед тем, как это начало происходить, вы стали мерзнуть, — продолжала она. — Астральные перемещения всегда сопровождаются чувством холода.
— Вы опять о душе, которая покидает тело? — скептически спросил Жубер.
— Даниэль Бушар сказала, что вы напали на нее. Я думаю, она сказала правду. Вы описали ее. Описали, как пытались ее душить. — Келли взяла ленту с ЭЭГ. — В этот момент наблюдалась сильнейшая активность в затылочной доле вашего мозга. С Морисом Грантом все происходило точно так же.
— Но астральное тело обычно не обладает материальной формой, — возразил Жубер. — Даниэль Бушар не только видела меня, она утверждает, что я набросился на нее, нанес ей травмы.
— Вы когда нибудь чувствовали по отношению к ней гнев или враждебность? — спросила Келли.
— Я такого не припомню, — ответил Жубер.
— Эти чувства могли таиться в вашем подсознании. Гипноз выявил их точно так же, как лекарства раскрыли агрессивную сторону личности Мориса Гранта.
— Не понимаю, какое отношение имеет все это к астральному телу, — заметил Лазаль.
— Данные электроэнцефалографии свидетельствуют о том, что область, управляющая подсознанием, находится в затылочной доле мозга, — сказала Келли. — Астральное тело управляется подсознанием. Оно функционирует независимо от остального мозга. Это и есть та скрытая область, которую мы искали. — Она ткнула пальцем в пятую линию на ЭЭГ.
— Подсознание управляет астральным телом, — тихо повторил Жубер.
— Похоже, что так, — кивнула Келли. — Ваше астральное тело совершило действия, на которые вы в нормальном состоянии не способны.
— Ты хочешь сказать, что астральное тело представляет собой злое начало в человеке? — спросил Лазаль. — Наше агрессивное, безжалостное начало?
— Возможно. А лекарства и гипноз могут обнажать нашу вторую личность, — ответила Келли.
— Эта вторая личность не имеет понятия о том, что хорошо, а что плохо, — сказал Жубер. — Она ничем не отличается от нас по внешнему виду, но при этом не обременена ни совестью, ни раскаянием, ни моральными иллюзиями. Личность эта совершенно свободна от нравственных норм, установленных обществом.
Келли заметила, что глаза его заблестели.
— В каждом из нас есть мистер Хайд, — сказал он.
— Что? — удивленно спросил Лазаль.
— Джекилл и Хайд из рассказа Р. Л. Стивенсона. Первый олицетворяет добро, второй зло. Сознательный разум — Джекилл, подсознательный — Хайд, но наша злая сторона способна функционировать независимо от нас.
— Только представьте, как это открытие поможет в лечении шизофрении и других психических заболеваний, — заметила Келли.
— Пока никто не должен знать об этом! — рявкнул Жубер.
— Почему?! — воскликнул Лазаль. — Это очень важное открытие. Люди...
— Еще слишком рано объявлять о наших результатах, — грубо оборвал его Жубер.
Наступило молчание, нарушенное Лазалем.
— Келли, — начал он, — как мы можем быть уверены, что каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок не хранит внутри себя эту злую силу?
— Я думаю, безопаснее допустить, что все обладают ею, — ответила она загадочно. — Но, насколько нам известно, выпустить эту силу на волю можно только с помощью лекарств или гипноза.
— Насколько нам известно, — повторил Лазаль, и слова его прозвучали зловеще.
Келли взглянула на чашку с волосами и красными нитями и содрогнулась.

Глава 20

Часы на стене пробили час ночи. Лазаль откинулся в кресле и протер глаза, посмотрел на наручные часы и зевнул.
Он усердно работал с семи вечера, когда вернулся из метафизического центра. Перед ним на полированном столе лежала статья из шести тысяч слов, над которой он напряженно трудился в течение последних шести часов. Он прервался только раз в половине десятого, чтобы выпить чашку кофе с бутербродом, но тот почти нетронутым лежал на тарелке возле пишущей машинки. Он поднял голову и встретил взгляд женщины со светлыми волнистыми волосами. Ему показалось, что он тонет в этих блестящих зеленых глазах.
Фотография жены стояла на своем обычном месте на его столе. Каждый раз, когда он смотрел на нее, его охватывали противоречивые чувства, не дававшие ему покоя после ее смерти. Вновь возвращалась пронзительная душевная боль, испытанная им, когда она покинула его так внезапно; вместе с тем его успокаивали эти зеленые глаза, словно частица ее души по прежнему жила с ним рядом. Он взял фотографию и внимательно вгляделся в такие близкие и прекрасные черты. Он сам сделал эту фотографию три года назад. Одна она напоминала ему о жене. Она и его воспоминания.
Он поставил фотографию на место и покачал головой, чтобы рассеять дремоту, окутавшую его как ватное одеяло. Он знал, что скоро ляжет спать, но предстояло сделать еще кое что важное.
Он взял ручку, пододвинул к себе листок бумаги и начал писать:
"Редактору.
Высылаю статью, содержащую подробности о весьма важном и феноменальном открытии. Проработав последние двенадцать лет в метафизическом центре, я был свидетелем многих необычных явлений, но с подобным феноменом столкнулся впервые.
Мне известно, что тема астральных перемещений (проекций) уже в течение многих лет привлекает внимание людей, но никогда еще мы не сталкивались с фактами, столь многообещающими, о чем я подробно написал в своей статье.
Надеюсь, что вы найдете мою статью достойной опубликования, так как, по моему мнению, все это имеет огромное значение для всех нас.
Искренне ваш... "
Лазаль подписался, перечитал письмо и вложил в конверт вместе со статьей. Он заклеил конверт и оставил его на столе, решив отправить утром по дороге в центр.
Он пошел "а кухню, налил стакан молока и выпил его, стоя у раковины.
Открытие, которое они сделали сегодня утром, слишком значительно, чтобы его утаивать. При этом Лазаль испытывал необъяснимое чувство неловкости. Его беспокоил случай с Даниэль Бушар. Одно только воспоминание о нем заставляло шевелиться волосы на его затылке.
Нравится это Жуберу или нет, люди должны знать правду.

Глава 21

Нью Йорк
Блейк поднял экземпляр журнала «Тайм» и решил купить в газетном киоске еще что нибудь, чтобы скоротать время в самолете. Он подошел к киоску и скользнул глазами по полкам, заваленным газетами и журналами.
Он вполне мог не заметить этот тонкий журнал.
На обложке значилось: «Журнал парапсихологии».
Он взял журнал, и в глаза ему сразу бросилось заглавие одной из статей: «Астральная проекция: истина». Он открыл журнал и, просмотрев содержание, отыскал интересующую его статью.
Три первых абзаца он прочел, не отходя от киоска, потом расплатился и направился в зал ожидания.
Голос из репродуктора объявил, что начинается посадка на его рейс. Блейк поспешно направился в умывальную.
Он летал много раз, но всегда нервничал перед полетом. Нервничал? Кого он пытается надуть? Он панически боялся летать — это ясно как день. Вот уже и желудок как то схватывает. В умывальной никого не было. Он подошел к раковине, наполнил ее холодной водой и положил сбоку журнал.
Он ополоснул лицо водой и, не найдя полотенца, вытер его рукой. Блейк выпрямился и взглянул на свое отражение в зеркале. Лицо было бледным, с красными веками. Он посмотрел на часы и заметил, что рука его слегка дрожит. До вылета оставалось десять минут. Он еще раз побрызгал на лицо водой и замигал, когда вода попала ему в глаза. Блейк снова посмотрел в зеркало.
Из зеркала на него уставился Матиас.
Не сводя глаз с видения, Блейк отступил назад. Лицо медиума оставалось неподвижным, двигались только глаза — сверкающие, голубые, с гипнотическим взглядом.
Писатель попытался сглотнуть слюну, но в горле пересохло. Он поднял руки и закрыл ими глаза.
Медленно опустив руки, он вновь посмотрел в зеркало.
Лицо Матиаса исчезло, в зеркале отражалось только его собственное растерянное лицо. Блейк с облегчением выдохнул воздух и, вернувшись к раковине, вытер с лица оставшуюся влагу. Затем он взглянул в воду, оставшуюся в раковине.
Отражение было его, но рот был открыт для крика, а глаза вылезали из орбит. Раздутое лицо имело синеватый оттенок.
— Нет! — прохрипел Блейк и опустил руки в раковину.
Видение исчезло; он стоял, погрузив руки по локоть в воду.
В умывальную вошли двое мужчин и с недоумением посмотрели на неподвижно стоящего перед раковиной человека, который всматривался в воду, словно что то искал в ней.
— Эй, приятель, с тобой все в порядке? — спросил один из них, неуверенно приблизившись к Блейку и похлопав его по плечу. — Я говорю с тобой...
Блейк резко повернулся и непонимающе посмотрел на них, как человек, очнувшийся от кошмара.
— С тобой все в порядке? — повторил мужчина.
Блейк на миг закрыл глаза и кивнул.
— Да, — ответил он. — У меня все нормально. — Нащупав в кармане темные очки, он надел их, взял свой журнал и покинул умывальную.
— Должно быть, накурился марихуаны, — предположил один из мужчин.
— Скорее всего, — отозвался второй. — На вид он сущий наркоман.
— А ты погляди на это, — сказал первый, указывая на зеркало над раковиной, перед которой стоял Блейк.
В центре зеркала пересекались пять неровных трещин.

Глава 22

Париж
В дверь постучали так, словно хотели пробить в ней дыру.
Оставив обед на столе, Лазаль выбежал из кухни. Громкий и настойчивый стук не смолкал, и Лазаль повернул ручку и открыл дверь.
В комнату стремительно вошел Жубер. Лицо его было искажено гневом.
Мгновение Лазаль глядел на него с недоумением, потом запер дверь и прошел за своим коллегой в гостиную. Жубер стоял у камина, широко расставив ноги, и что то держал в правой руке. На лбу и на лице его выступила испарина, на висках пульсировали вены.
— Что случилось? — спросил Лазаль. — Должно быть, что то важное, если ты вдруг врываешься в мой дом.
— Это важно, — рявкнул Жубер.
— Что, нельзя было отложить до завтра? — спросил Лазаль с некоторым раздражением. Он взглянул на часы: — Уже семь часов.
— Я знаю, который час, — резко сказал Жубер.
— Ну и что же ты хочешь?
— Я хочу поговорить с тобой об этом. — Жубер, словно оружием, помахал чем то в правой руке, бросил затем что то на кофейный столик, стоящий поблизости. — Для чего, черт возьми, ты это сделал?
На столике лежал «Журнал парапсихологии», раскрытый на странице со статьей Лазаля.
— На что, черт возьми, ты рассчитывал, когда писал этот... вздор? — сердито проговорил Жубер.
— Я полагаю, что столь важное открытие не следует утаивать, — объяснил Лазаль.
— Это мое... — Жубер быстро поправил себя: — Это наше открытие. Мы условились не сообщать о нем никому, пока не закончим исследование.
— Ни о чем мы не уславливались. Это ты решил держать его в секрете, — напомнил ему Лазаль. — Я считаю, что всем надо знать о происшедшем.
— И поэтому ты сам написал эту статью? И твоя... подружка. Ей известно о статье?
— Келли? Нет! Она не знала, что я собираюсь написать эту статью. — Он на мгновение смолк. — Но если бы она и знала, тебя это не касается. Я не обязан перед тобой отчитываться, Ален.
— Если слухи об открытии расползутся, то центр моментально заполнится газетчиками. Ты этого хочешь?
— Наше открытие, касающееся астральной проекции, — первое чрезвычайно важное открытие такого рода. Оно важно не только для нас, но и для других людей. Оно может многим принести пользу. Больницам, психиатрическим лечебницам...
— А кому припишут это открытие? — оборвал Жубер, злобно глядя на коллегу.
— Разумеется, нам двоим. Мы...
Жубер снова перебил его.
— Нет, не нам двоим, а тебе одному. — Он ткнул в Лазаля пальцем. — Ты написал эту статью!
— Но я в ней упомянул твое имя... Как мы вместе работали.
— Это ничего не значит. Все заслуги припишут тебе. — Он поднял журнал. — Сколько тебе заплатили за нее? — ехидно спросил он.
— Десять тысяч франков. А что?
Жубер покачал головой:
— За десять тысяч франков они купили у тебя труд многих недель!
— Деньги не имеют никакого значения, — сказал Лазаль.
— А признание? Признание тебя интересует? А слава? Ты сможешь с ней совладать? — Голос Жубера стал— насмешливым и высокомерным. — Или по прежнему будешь глотать свои таблетки?
— Убирайся отсюда, Ален, — резко сказал Лазаль. — Убирайся из моего дома!
Жубер сунул журнал в карман и, бросив на коллегу еще один презрительный взгляд, направился к выходу. Лазаль слышал, как за ним со стуком захлопнулась дверь.
Жубер завел «фиат» на стоянку возле своего дома и выключил двигатель. Он закрыл глаза и продолжал сидеть в закрытой машине, словно не желая выходить. Тяжело вздохнув, он со злостью ударил рукой по рулю. «Чертов Лазаль», — подумал он и взглянул на журнал, лежащий на сиденье для пассажиров. Ему казалось, что журнал насмехается над ним. Он взял его и вышел из машины, закрыв за собой дверцу.
Подойдя к дому, он услышал, что звонит телефон. Жубер не стал спешить. Он достал из кармана ключ, открыл дверь и, войдя в дом, взглянул на телефон, стоявший на столике в прихожей. Телефон продолжал звонить, но прежде, чем взять трубку, Жубер снял свою куртку и повесил ее.
— Алло, — устало проговорил он.
— Жубер? Вы сегодня задерживаетесь!
Он сразу узнал этот голос.
— Что вы хотели, доктор Вернон? — спросил он.
— Я хочу знать, что происходит.
— Не понимаю.
— Позвольте, я кое что прочитаю вам. — Наступило молчание, и Жубер услышал, что на другом конце линии шелестит бумага. — «Открытие этой формы астральной проекции стало кульминацией многолетних исследований и многих недель работы», — процитировал Вернон.
— Эту статью написал Лазаль, — сказал Жубер.
— Вы должны были сразу сообщать мне обо всех ваших открытиях, а я читаю о них в журналах. Как это понимать?
— Не надо нотаций, Вернон. Эта статья не имеет ко мне никакого отношения. Лучше спросите о ней девицу, которая работает с вами, — обозлился француз.
— Вы о ком? — спросил Вернон.
— О Келли Хант. Она в Париже. Работает с нами уже около недели.
Наступила напряженная тишина, нарушаемая лишь помехами на линии.
— Вернон!
— Да!
— Я сказал, что она работает с нами уже около недели.
— Я понятия не имел, где она находится, — раздраженно проговорил Вернон. — Я отправил ее в отпуск на время расследования. Не знал, что она будет работать с вами.
— В общем, она все знает. Вы больше не сможете скрывать от нее что либо, Вернон.
Директор института вздохнул.
— Как бы то ни было, это ваши проблемы, — продолжал Жубер. — У меня своих хватает.
— Мы не должны допустить еще одной такой утечки информации, как в случае с этим журналом, — загадочно проговорил Вернон. — Теперь нам, видимо, придется несколько изменить наши планы.
— Присмотрите за этой девицей, Лазаля я возьму на себя. И вот что я вам скажу, Вернон, больше никаких утечек не будет. Я позабочусь об этом. — Он положил трубку и вытер руки о брюки. — Никаких утечек.
В словах его была зловещая решимость.

Глава 23

Лондон
Когда «Боинг 747» совершил посадку в аэропорту Хитроу, Блейк, как обычно, вздохнул с облегчением. Самолет замедлил движение, и он осмелился посмотреть в иллюминатор. Моросил мелкий дождь, он метался на ветру, словно живое существо. В самолете писатель пытался уснуть, но ему мешала соседка, уговаривающая его «взглянуть на замечательный вид». Блейк совершил роковую ошибку, признавшись, что пишет книги о паранормальных явлениях, после этого пришлось выслушивать ее рассказы о гадании на кофейной гуще и контактах с потусторонним миром. Она уверяла его, что Бог даровал ей второе зрение, вознаградив ее тем самым за смерть младшего ребенка пять лет тому назад и уход мужа к другой женщине. В ответ на этот словесный вал Блейк, по обыкновению, вежливо кивал и широко улыбался. Она смутилась, что не читала его книг, и пообещала достать их непременно. От этого Блейк улыбнулся еще шире: его всегда забавляло, что стоит назваться писателем и собеседник моментально поклянется купить завтра же все твои книги.
Несмотря на словоохотливость соседки, Блейк все же сумел урвать часок сна, но сон был беспокойным, и, как ему показалось, он просыпался каждые десять минут.
Один раз он проснулся весь в поту от кошмара: самолет упал в море, но он пережил удар только для того, чтобы потом утонуть вместе с обломками.
Самолет приземлился, он встал и потянулся, чтобы избавиться от некоторой скованности. Взглянув на часы, он сообразил, что не перевел их на местное время. Часы в самолете показывали семь минут седьмого вечера.
Получив свой багаж, он через аэровокзал прошел к остановке такси.
Поездка заняла больше времени, чем он предполагал, но как только такси приблизилось к его дому, он стряхнул с себя остатки усталости.
— Где будете выходить? — спросил шофер.
Блейк объяснил ему.
— Классный домишко, — похвалил шофер Блейка. — Наверно, отвалили за него колоссальную сумму, а?
Парень явно напрашивался на чаевые, и Блейк его не разочаровал. Он дал ему пятнадцать фунтов и велел оставить сдачу себе.
— Весьма умеренную сумму, — пояснил он, удаляясь от такси с чемоданом в руке.
Дом его был расположен вдалеке от дороги и окружен довольно большим садом, отделяющим его от соседних домов. Перед домом стояла изгородь из бирючины, которая нуждалась в подрезке, а участок по всему периметру был окружен деревянным забором, доходящим до пояса. Возле дома был гараж с подержанным «Ягуаром XJS», купленным Блейком у приятеля три года назад.
Поднявшись по короткой дорожке, Блейк достал ключ и вставил его в замок. Дверь открылась, и его встретил знакомый густой запах краски. Перед поездкой в Штаты он сделал в доме ремонт, и запах до сих пор висел в воздухе. Блейк включил свет в прихожей и на крыльце, и лицо его тронула улыбка. Освещенное крыльцо своего дома он сравнивал со штандартом, поднятым над Букингемским дворцом: это означало, что он находится в своей резиденции.
Он перешагнул через почту на коврике, накопившуюся за две недели, закрыл дверь и лишь потом собрал лежащие на полу бумаги. Там были рекламные проспекты, четыре или пять писем (большинство из которых он узнал по почтовым маркам) и два счета. В этот момент ему хотелось лишь выпить и упасть в кресло.
Он прошел в гостиную и снял рубашку. Несмотря на то, что комната пустовала уже две недели, в ней было тепло. Он раздвинул шторы, и в комнату медленно вползли хмурые сумерки. Блейк зажег лампу на телевизоре, налил в бокал солидную порцию бренди, добавил содовой и сделал большой глоток. Затем он выбрал пластинку из своей громадной коллекции, положил ее на проигрыватель и включил его. Пока Элтон Джон пел свои романтические баллады, Блейк просматривал почту. Счета он отметил и положил на полку возле камина, проспекты скомкал и выбросил в мусорную корзину. После этого он начал вскрывать письма. Одно было от его бухгалтера, другое — от компании, именующей себя «Литературным кооперативом» и состоящей из нескольких местных неудачливых писателей, с которыми Блейк однажды имел беседу. Два оставшихся письма были от поклонников, и Блейк, как обычно, прочел их с удовольствием.
Он допил бренди, снова наполнил бокал и прошел на кухню. Выглянув в окно, он заметил во дворе несколько темных кучек.
— Кошачье дерьмо, — пробормотал он раздраженно. — Ну, проклятая тварь. — Он имел в виду перекормленную бесхвостую соседскую кошку. Она пристрастилась к его саду и, пользуясь его отсутствием, щедро оделила двор перед его домом своими визитными карточками.
Писатель открыл холодильник, достал из него пиццу и положил ее в гриль камеру. Особого голода он не чувствовал и, ленивый по природе, считал замороженные продукты ниспосланными ему свыше. Оставив пиццу готовиться, он вернулся в гостиную.
Она была большой, но красивой и уютной, как и все другие комнаты. На стенах висело несколько аккуратно обрамленных киноплакатов. У двери в прихожую был прикреплен плакат «Водитель такси», стену, ближайшую к кухне, занимал изданный в Штатах плакат «Дикая банда», рядом висел «Хеллоуин».
Но гордостью коллекции был пожелтевший плакат над камином, — «Психопат», подписанный самим Хичкоком. Блейку подарил его приятель из кинобизнеса, когда он в последний раз посетил его в Лос Анджелесе.
Писателя, не склонного к чрезмерным удовольствиям, как ничто другое занимали три вещи: кино, литература, музыка. Книжный шкаф его был переполнен не мудреными книгами и дорогостоящими первыми изданиями, а дешевыми журналами с сенсационными рассказами. Он читал только ради развлечения. Рядом с книгами лежали видеокассеты с его любимыми фильмами. Всего около трехсот.
Однако главной достопримечательностью дома был его рабочий кабинет.
Блейк был весьма доволен, обнаружив после покупки дома, что, кроме мансарды, есть еще и большой подвал. Он сделал это подземное помещение своим рабочим кабинетом. Каждый день он спускался туда поработать вдали о шума и забот повседневной жизни.
Здесь ему казалось, что он находится в огромном гробу.
Дверь в эту комнату он всегда держал закрытой. Подвал был его и только его личным владением.
Из кухни донесся запах пиццы, которую он съел прямо из фольги, не желая обременять себя мытьем посуды. Затем, прихватив свой бокал, прошел через гостиную в прихожую и открыл свой чемодан.
Его записи лежали сверху, и он осторожно поднял их, пробуя на вес. Они приятной тяжестью давили на его руку. Он держал в руке результат кропотливой исследовательской работы. Самое трудное было уже позади. Еще примерно неделя приготовлений — и он сможет начать книгу.
А сейчас ему нужно было сделать еще одну вещь.
Блейк открыл дверь подвала и вгляделся в темноту под ногами. Он чему то широко улыбнулся и включил свет.
— Добро пожаловать домой, — пробормотал он и шагнул вниз.
Перед тем, как спуститься по лестнице, он запер за собой дверь подвала.
Тишина встретила его, как старого друга.

Глава 24

Нью Йорк
Лазурную чистоту утреннего неба нарушал лишь белый след одинокого самолета.
В небе не было ни облачка; даже в эти ранние часы солнце казалось раскаленным ядром, посылающим свои лучи, чтобы они окутали город как теплый кокон.
Небеса не оплакивали Рика Ландерса, но люди — да.
Несколько людей на кладбище наблюдали, как маленький гроб опускали в яму, вырытую в земле. Тони Ландерс стояла неподвижно и смотрела на деревянный гроб, медленно исчезавший из виду. Двигались только ее глаза — красные и воспаленные от слез, которые непрерывно стекали по ее щеками и капали на руки в черных перчатках. На мраморном надгробии была фотография Рика, но она не могла заставить себя посмотреть на нее. Время от времени мрамор отражал лучи солнца, и Тони сразу зажмуривала глаза, но память тут же возвращала ее к тому дню, когда ее пригласили опознать останки Рика. Она смотрела на истерзанное тело своего ребенка, на его изуродованное лицо и не узнавала его: нижняя челюсть была полностью смята, череп сломан в трех или четырех местах, мозг обнажен. Один глаз был выдавлен, голова почти отделена от туловища.
Чтобы придать этому телу человеческий вид, нужен был не гробовщик, а волшебник.
Тони вздохнула: эти воспоминания были еще слишком болезненны для нее. Она слегка покачнулась, и двое стоящих рядом людей шагнули к ней, опасаясь, что она потеряет сознание. Но она открыла глаза и устремила их в зияющую могилу, только что поглотившую ее ребенка. Священник читал молитву, но Тони его не слышала. В сумке лежал платок, но она не вытирала слезы, позволив им падать с лица на перчатки.
Черная одежда присутствующих казалась особенно мрачной рядом с яркими цветами, вплетенными в венки, и букетами.
Тони намеренно пригласила на похороны мало людей. Она позвонила отцу Рика в Лос Анджелес и сообщила ему о случившемся, но он не явился, чем вызвал ненависть в объятой горем душе Тони. Но теперь, видя пустые канаты, поднятые из могилы, она чувствовала, как ледяная рука сжимает ее сердце, будто подводя итог всему пережитому. Сын ушел навсегда, и эта мысль вызвала новую боль и новые слезы.
Ноги ее подогнулись, но две подруги поспешили поддержать ее.
Одна из них, Мэгги Стрейкер, обвила рукой талию Тони. Она слышала, что Тони всхлипывает, повторяя, как заклинание, имя своего сына.
Именно Мэгги заметила незнакомца.
Люди, окружившие могилу, не позволили ей увидеть, когда он пришел.
Джонатан Матиас стоял невдалеке, держа в руках огромный венок из роз. Он посмотрел на последнее пристанище Рика Ландерса и затем на Тони.
Увидев его, она перестала рыдать.
Матиас положил венок у надгробия, бросив взгляд на фотографию Рика. Выпрямившись, он прислушался к последним словам священника. Немного помолчав, священник попросил всех вместе с ним произнести молитву.
Матиас стоял, не произнося ни звука.
Когда ритуал завершился, люди начали медленно спускаться по отлогому склону туда, где, будто хищные птицы, блестели на солнце черные лимузины.
Матиас не двигался. Он стоял у изголовья могилы, глядя вниз на небольшой деревянный гроб. Отстранив поддерживающую ее руку, Тони Ландерс устремилась к нему.
— Надеюсь, я не кажусь вам назойливым, — негромко проговорил медиум.
— Я рада, что вы пришли, — сказала Тони, глядя на принесенный им венок. — Спасибо.
К ним осторожно приблизилась Мэгги Стрейкер.
— Тони, мне подождать или...
— Все в порядке, Мэгги.
Женщина, кивнув, вежливо улыбнулась Матиасу и пошла вниз по склону вслед за другими.
— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил он. — Какие у вас планы?
Она вздохнула.
— Я хочу пожить немного у друзей в Англии, — ответила Тони. — Здесь я сейчас не смогу находиться. — Она вытерла слезы платком, который подал ей Матиас, и сжала его в руках. — Вы знали, что он умрет, не так ли? — спросила она, не поднимая глаз.
— Да, — ответил Матиас.
— Почему же вы мне не сказали?
— От этого ничего бы не изменилось. Вы не смогли бы это предотвратить.
— А вы могли бы?
— Мне хотелось бы, чтобы это было так.
Он взял ее за руку, и они вместе пошли к машинам. Тони на миг задержалась и, оглянувшись, посмотрела на могилу.
На своего сына.
Все было кончено.
Он ушел навсегда.
Все, что у нее оставалось, — это воспоминания.
По щекам ее вновь потекли слезы, и Матиас, обняв ее за плечи, повел к машине. Почувствовав на себе его сильную и ласковую руку, она повернула к нему лицо и о чем то подумала. Она оглянулась и еще раз взглянула на могилу сына, но слез больше не было.
Уголки ее рта тронула легкая улыбка.
Она перевела взгляд на Матиаса.

— Наконец то я прославился. Как вы меня узнали?
— В нашей библиотеке есть ваши книги. Я узнала вас по фотографии на обложке. Это все темные очки. Они у вас особенные.
— Они скрывают мешки под глазами, — сказал он, радуясь, что смог ее насмешить. — Мне даже неловко: вы меня знаете, а я вас нет.
— Келли Хант, — представилась она. — Я здесь работаю.
Блейк осторожно пожал ее маленькую руку.
— Вы опровергаете мои представления, — сказал он. — Я думал, что все исследователи — скучные мужчины средних лет.
— Как видите, не все.
— Вижу.
Они посмотрели друг на друга долгим удовлетворенным взглядом.
— Доктор Вернон в своем кабинете? — наконец нарушил молчание Блейк.
Келли слегка нахмурилась.
— Вы пришли, чтобы его повидать, да? — спросила она.
Блейк подтвердил это, и она показала, как найти директора института.
— Ну, я рад, что встретил вас, мисс Хант, — сказал он, направляясь к лестнице, ведущей к кабинету директора.
— Я тоже, — сказала Келли, глядя, как он удаляется.
Ей было интересно, близки ли они с Верноном.
Когда Блейк вошел в кабинет, Вернон уже стоял, протянув ему руку.
Они вежливо поздоровались, писатель сел и взял предложенный ему стакан.
— Извините, что вновь вас беспокою, — сказал он. — Но я уже написал примерно две трети книги, и мне нужно уточнить некоторые детали, чтобы ее завершить.
Вернон достал из ящика стола письмо Блейка.
— Я получил его вчера, — сказал он, улыбаясь. — Ну, как обстоят дела в книжном бизнесе?
Блейк пожал плечами:
— Так себе.
— А как продвигаются дела с вашей новой книгой?
— Я бы сказал, хорошо, но, конечно, на этот вопрос лучше ответят мои читатели. — Он улыбнулся.
Вернон слегка скис. Он посмотрел на Блейка, потом на его письмо:
— Вы говорите, ваша книга будет о подсознании?
— О подсознании, о сновидениях, астральных перемещениях и прочем. Я только что вернулся из Америки, где провел некоторое время с человеком по имени Джонатан Матиас. Вы, наверно, слышали о нем.
Вернон кивнул.
— Это замечательный человек, — продолжал Блейк. — Могущественный. — Писатель задумался.
— Что вы имеете в виду, называя его могущественным?
— Это нелегко объяснить. Он занимается знахарством, оставаясь при этом атеистом. — Блейк размышлял. — Но самое главное, он утверждает, что может управлять подсознанием других людей. Их астральными телами.
— Каким образом? — Вернон выпрямился в кресле.
Блейк посмотрел на него поверх бокала.
— Это одна из форм гипноза, — сказал он. — Я убежден в этом.
Вернон посмотрел на писателя с подозрением.
— Эффектное утверждение! — сказал он.
Блейк пожал плечами:
— Я же сказал, что он необыкновенный человек!
Директор института протянул руку и нажал кнопку внутренней связи.
— Пришлите, пожалуйста, ко мне мисс Хант, — попросил он и вновь уселся в кресло. — Вы верите, что Матиас может управлять подсознанием других людей? — спросил он писателя.
Блейк собирался ответить, но в дверь постучали, и появилась Келли.
Она смотрела на Блейка, но его удивило, что теперь она не улыбается. Он встал.
— Дэвид Блейк, — начал Вернон. — Это Келли Хант, одна из наших...
— Мы уже встречались, — резко прервала она его. — Здравствуйте еще раз, мистер Блейк.
Писателя озадачил ее холодный тон, утративший всю недавнюю приветливость.
— Мистер Блейк собирает материал для своей новой книги. Я хочу, чтобы вы оказали ему в этом помощь.
— Но моя работа... — начала она.
— Его работа как раз имеет отношение к вашей, — резко оборвал ее Вернон.
— Надеюсь, я никому не причиняю беспокойства, — заметил писатель, ощутив недоброжелательную атмосферу.
— Нет, что вы, — проговорила Келли не слишком уверенно.
Он широко улыбнулся.
— Ну, тогда я, наверно, начну. — Он поблагодарил Вернона и покинул кабинет вслед за Келли.
Директор института сел за стол и перечитал письмо, присланное ему Блейком два дня назад. Он некоторое время держал письмо в руках, потом аккуратно и с удовольствием разорвал его.
— Я чем нибудь вас рассердил? — спросил Блейк Келли, когда они спускались по лестнице.
— Почему вы так решили, мистер Блейк?
— Потому что изменилось ваше отношение ко мне, — сказал он. — И, пожалуйста, не зовите меня мистером Блейком. Мое имя — Дэвид.
— Какого рода Исследования вас интересуют? — полюбопытствовала Келли.
Он повторил то, что сказал Вернону.
— Старина, кажется, заинтригован, — улыбнулся Блейк.
— Вы с ним старые друзья? — спросила Келли.
— Ну, я бы не сказал, что мы друзья, скорее знакомые. Я раньше несколько раз был в вашем институте, когда работал над другими книгами.
— Насколько вы с ним близки?
Блейк остановился.
— Это что, допрос? — удивился он.
Келли тоже остановилась.
— У нас с доктором Верноном было несколько деловых встреч, — сказал Блейк. — Но, при всем моем уважении к вам, я не понимаю, почему это вас так интересует, мисс Хант.
— Ладно, не сердитесь. — Голос Келли смягчился. — Простите, мистер Блейк.
Он вздохнул.
— Дэвид, — поправил он ее. — Послушайте, нам с вами предстоит работать вместе день или два, и мы можем приятно провести это время.
— Дэвид, — сдалась она, улыбнувшись.
Они пошли медленнее.
— Почему для вас так важно, друзья ли мы с Верноном? — спросил он.
— Мне любопытно!
— А мне вот что любопытно. Когда я увидел вас и мы поговорили, все было прекрасно. После моей беседы с Верноном все изменилось.
— Это трудно объяснить, — уклонилась она.
— Тогда не объясняйте, — улыбнулся Блейк.
Келли взглянула на него и поняла, что испытывает к нему нечто большее, чем симпатию.
Блейк не был красив, но правильные черты его лица, крепкая фигура и добродушно открытый характер привлекали к нему.
— Вернон сказал, что вы изучаете сновидения, — заметил он.
— Я и сейчас этим занимаюсь, — подтвердила Келли, когда они подошли к ее кабинету.
Она провела его внутрь и жестом указала на стул; однако писатель подошел к окну и стал смотреть на окружающие институт холмистые лужайки. Келли села за свой стол и принялась изучать профиль Блейка, глядевшего на солнечное утро.
— Слишком хорошая погода, чтобы работать, — тихо сказал он.
Она улыбнулась:
— Если будете так стоять, то не напишете своей книги.
Блейк повернулся и кивнул:
— Совершенно верно, мисс Хант.
— Келли, — напомнила она.
Он улыбнулся.
— Чем конкретно я могу вам помочь? — спросила она, когда он сел напротив нее.
— Я бы хотел посмотреть лаборатории, где вы проводите свои исследования, задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете, но если возражаете, то просто позвольте мне посидеть в вашей библиотеке, и я буду счастлив. Меня осчастливить нетрудно. — Он вновь улыбнулся своей обаятельной улыбкой, и Келли почувствовала, что ее тянет к нему, к его глазам, спрятанным за темными очками. Она ощущала странный трепет.
— Начнем с лабораторий? — спросила она, вставая.
Он кивнул.
— Почему бы и нет?
Они вышли из кабинета.
Библиотека института всегда восхищала Блейка. Построенная более ста лет назад, она хранила и книги шестнадцатого века. На столе перед ним лежал оригинальный экземпляр «Дьявольского словаря» Коллина де Плянсея. Страницы похрустывали, когда он листал старый том, приятно удивляясь тому, что может читать по французски.
Он просидел в библиотеке более четырех часов с тех пор, как оставил Келли в ее кабинете. Было почти четверть шестого. Он услышал, как заурчал его желудок, и вспомнил, что не ел с самого утра. Писатель просмотрел сделанные заметки, обнаружив пару расхождений с тем, что написано в рукописи его книги. Потом положил древние книги на свои места, взял свой блокнот и направился к лестнице.
Келли спускалась ему навстречу.
— Я пришла узнать, не нужна ли моя помощь. — Голос ее снова стал приветливым.
Они приятно побеседовали утром, мило и непринужденно, и Келли чувствовала, что ее все сильнее влечет к Блейку. С ним ей было легко, и она была уверена, что ему с ней тоже.
— Вы нашли то, что искали? — спросила она.
Он улыбнулся и изучающе посмотрел на нее:
— Кажется, я нашел именно то, что искал.
Она слегка покраснела и подождала, пока он поднимется. Они вышли в вестибюль, где теперь было значительно холоднее, чем утром.
— Вы приедете завтра? — спросила она.
— Я нашел всю информацию, которая меня интересовала, — сказал он. — С вашей помощью. Но если я когда нибудь столкнусь с привидением, то сразу обращусь к вам. Вы были очень добры. Спасибо.
— Вы хотите сейчас вернуться в Лондон?
— Пока нет. Сначала я хочу где нибудь перекусить, а потом, если вы сегодня вечером не заняты, я мог бы свозить вас куда нибудь выпить.
Захваченная врасплох, Келли не нашлась, что ответить, и только хмыкнула.
— Если я буду в хорошем настроении, то, может быть, даже выпью с вами, — добавил Блейк.
— А если сегодня вечером я занята?
— Тогда я подожду до завтра.
Она рассмеялась и покачала головой.
— Могу ли я заехать за вами в восемь?
— Конечно. Хорошо, если вы знаете, куда заехать. — Она записала на бумаге свой адрес и номер телефона и подала ему.
— Скажите доктору Вернону, что я с ним свяжусь, — сказал Блейк и заметил сомнение, промелькнувшее на лице Келли. — Я позвоню ему и поблагодарю за то, что он позволил мне поработать в библиотеке.
Она кивнула.
Блейк повернулся и подошел к двери.
— В восемь, — напомнил он ей на ходу.
Стоя в пустынном вестибюле, Келли слышала, как завелся мотор его машины. «Ягуар» развернулся и покатил к дороге, ведущей в Оксфорд.
Келли улыбнулась и пошла в свой кабинет.
Стоя у окна кабинета, Вернон смотрел на удаляющуюся машину Блейка. Он подождал немного, потом взял трубку телефона и набрал номер.

Глава 31

— Ваше здоровье, — с улыбкой проговорил Блейк. Он поднял кружку и отпил пенистое пиво.
Келли, сидевшая напротив него, пригубила мартини и посмотрела писателю в глаза.
Они сидели в саду «Шута» — небольшого бара в миле от Оксфорда. Кроме них, вечерним воздухом наслаждались еще три или четыре человека. Несмотря на то, что солнце уже садилось, окрашивая небо малиновым цветом, было еще довольно тепло. Если похолодает, они смогут зайти в уютный бар. Блейк с удовольствием поглядывал на свою спутницу. Она была в легком светло желтом платье, и грудь ее не была стеснена бюстгальтером. Писатель разглядел темные соски, соблазнительно виднеющиеся под тонкой тканью. В лучах заходящего солнца, падающих на нее и золотящих ее каштановые волосы, она казалась красавицей. Сидя рядом с ней, он испытывал что то вроде гордости.
Заметив на себе его внимательный взгляд, Келли весело улыбнулась.
— Что ты там увидел? — спросила она.
— Очень красивую девушку. Но я думал также и о другом.
— О чем?
Он поднял брови.
— Нет, — сказала она. — Лучше мне не знать этого.
Блейк рассмеялся.
— Если честно, я думал о том, почему ты там работаешь. Это необычно для женщины, особенно твоего возраста.
— Именно этим я и хотела заниматься, закончив университет.
— А как к этому выбору отнеслись твои родители?
— Они не пытались меня переубедить. До прихода в институт я несколько месяцев работала в библиотеке. Думаю, они не возражали бы, если бы я там осталась. Боюсь, главное в жизни для нашей семьи — это обеспеченность.
Блейк кивнул.
— Расскажи о себе, — сказала Келли. — По моему, литературный труд — дело ненадежное. Почему ты начал писать?
— Ну не потому, что хотел поделиться с другими своими мыслями, — с иронией проговорил он. — Во всяком случае, когда начинал писать. Для начала л написал пару романов.
— Удачных?
Он покачал головой.
— Чтобы добиться успеха, нужно обладать не столько талантом, сколько везением. Нужно уметь использовать благоприятные обстоятельства. Мне это не дано.
— И потому ты переключился на документальную прозу? Ты этим сейчас занимаешься?
— Тут соотношение другое: требуется пятьдесят процентов таланта и пятьдесят процентов везения.
— Ты себя недооцениваешь, Дэвид.
— Нет. Я просто знаю свои возможности.
— А твои родители? Им нравится, что их сын — знаменитый писатель?
— Мои родители умерли. Отец — от инсульта пять лет назад, и через полгода от сердечного приступа скончалась мать.
— О Боже! Извини, Дэвид.
Блейк слегка улыбнулся:
— Не надо было тебе говорить. Я жалею только, что они не дожили до моего успеха. — После короткой паузы он бодро провозгласил: — Давай больше не будем о печальном! Поговорим о чем нибудь другом.
Сделав глоток мартини, она посмотрела на него поверх бокала. Потерять за полгода обоих родителей! Должно быть, это был страшный удар для него, и он не хочет бередить рану.
— Полагаю, как писатель, ты теперь неплохо обеспечен, — сказала она, желая направить беседу в другое русло.
— С этой профессией никогда не знаешь, что будет завтра, — сказал он. — Один неловкий шаг — и все придется начинать сначала. Это все равно, что ходить по канату на тонких каблуках.
Келли фыркнула.
— Тебе не скучно жить одной? — спросил Блейк.
— Ничуть. Вначале было трудно, но теперь привыкла.
— А тебе никогда не хотелось выйти замуж?
— Нет! — Она выпалила это таким тоном, словно он предложил ей повеситься. — Я слишком безрассудна для семейной жизни.
— Я тебя понимаю.
— А почему ты не рассказываешь про себя? Наверняка были девушки, которые пытались тебя соблазнить.
— Была парочка, но ни с одной из них я бы не согласился прожить остаток жизни. — Он улыбнулся. — Я чертовски эгоистичен. Не привык делиться ни с кем чем бы то ни было.
— Не любишь компромиссов?
— Ты слишком любопытна, Келли. — Он усмехнулся.
— Это потому, что ты меня заинтересовал.
— А это уже комплимент!
Они посидели молча, глядя друг на друга, наслаждаясь теплом заходящего солнца, запахом свежескошенной травы и легким ветерком, который шевелил верхушки деревьев в саду. Птицы на ветвях с любопытством поглядывали вниз, где рядом с Келли и Блейком три воробья бойко клевали кусочек хлеба, брошенный им молодой парочкой, поглощающей бутерброды. Где то вдали куковала кукушка. Келли откинулась на стуле, ощущая покой, который не испытывала уже много месяцев. Прекрасный вечер; природа и близость Блейка действовали на нее успокоительно. «Интересно, что он чувствует?» — думала она.
Писатель осушил кружку и посмотрел на Келли. Мартини в ее бокале почти не убавилось.
— Надо будет почаще брать тебя с собой, — сказал он, глядя на бокал. — Если ты всегда пьешь так мало, то я сэкономлю на тебе кучу денег.
Они рассмеялись.
— Купи себе еще!
— Ты очень великодушна.
— Позволь мне тебя угостить, — проговорила она, нащупывая кошелек.
Блейк прикинулся возмущенным:
— Позволить женщине купить мне выпить? — Он подмигнул ей. — Отличная идея!
Она скомкала купюру в один фунт и бросила в него. Он поймал и пошел в бар за новой кружкой. Он вернулся, держа кружку в одной руке и сдачу в другой. Сев, он сразу отхлебнул треть кружки и вытер с губ пену большим пальцем.
— Сказал ли что нибудь Вернон, когда ты сообщила ему, что я уехал? — спросил писатель.
— Ничего. — Келли посмотрела на него с подозрением. — А что он должен был сказать?
Блейк скривил губы в усмешке:
— Извини, Келли, но мне кажется, что в твоем отношении к Вернону есть что то параноидальное.
Келли промолчала.
— Каждый раз, когда я называю его имя, ты хмуришься, — продолжал он. — Почему? Или это мне кажется?
Она сделала глоток мартини.
— Может быть, все дело в моем воображении, — сказала она, не уверенная в точности своих слов. А вдруг она действительно становится параноиком?
— Что ты хочешь этим сказать?
Она подумала, не рассказать ли ему о том, что происходит, о своих подозрениях и предположениях, но потом решила не рассказывать.
— Забудь об этом, Дэвид, — попросила она. — Хорошо?
Он кивнул.
Келли допила свой мартини и отодвинула бокал.
— Хочешь еще выпить? — спросил писатель.
Она улыбнулась и покачала головой.
— Нет, спасибо!
Они надолго замолчали, а потом заговорила Келли.
— Если честно, Дэвид, — устало начала она, — меня немного беспокоит тот интерес, который Вернон проявляет к моему исследованию.
Блейк нахмурился.
— Я не понимаю, — сказал он. — Он имеет право проявлять интерес. В конце концов он директор института. Это вполне естественно.
— Мне кажется, что он только о моей работе и думает.
Она рассказала ему о происшествии с Морисом Грантом, о своей поездке во Францию и о том, как Вернон настойчиво хотел оставить у себя ее отчет.
Блейк молчал. Он допил пиво и поставил на стол пустую кружку.
— Ну, — с вызовом сказала она. — Ты все еще думаешь, что у меня паранойя?
— Возможно, этому есть вполне разумное объяснение, Келли, — возразил он.
— Не надо меня успокаивать, Дэвид, — горячо проговорила она. — Есть и другие обстоятельства. Вещи, которые не имеют ни смысла, ни логического объяснения. — Она насмешливо подчеркнула два последних слова.
— Какие, например? — спросил он.
Ветерок стал холоднее, и Келли охватила легкая дрожь. Она подняла глаза и увидела, что закат окрасил небо в пурпурный цвет. Руки Келли покрыла гусиная кожа, и она потерла их.
— Мне не хочется говорить об этом здесь, — сказала она, словно опасаясь, что из сада за ними наблюдают.
— Я отвезу тебя домой, — не раздумывая предложил Блейк.
Они поднялись и пошли на стоянку, где писатель открыл перед Келли дверцу своего «ягуара». Келли села в машину, он взялся за руль, завел мотор, и они выехали на дорогу.
— С тобой все в порядке? — спросил он, обеспокоенный ее молчанием. Келли кивнула, чувствуя себя более непринужденно в салоне машины. Она даже улыбнулась писателю, который повернулся и ласково пожал ее руку. От прикосновения Блейка к ней вернулось спокойствие, и она благодарно ответила на его пожатие.
Через пятнадцать минут они подъехали к дому Келли.
Озноб, начавшийся у Келли в баре, оставил ее наконец, и она спокойно смотрела на писателя.
— Вот ты и дома, — улыбнулся он, и уже не первый раз она поняла, что ее завораживает его улыбка. И не только улыбка. Она словно попала в его сети. Ее тянуло к нему так, как никогда не тянуло ни к кому. Он обладал магнетизмом, которому она была не в силах противостоять. — Ну как ты? — спросил он.
— Прекрасно! Спасибо, Дэвид!
— За что?
— Просто спасибо! — Она протянула руку и коснулась его руки своими тонкими пальцами. За черными стеклами очков нельзя было рассмотреть выражения его глаз. Интересно, что он чувствует? — Может быть, зайдешь на чашечку кофе?
Блейка не пришлось уговаривать. Он вылез из машины, закрыл дверцу и, обойдя вокруг, открыл дверцу перед Келли.
Она пошла вперед, отыскивая на ходу ключ, и писатель с удовольствием смотрел, как изящно покачиваются ее бедра. В босоножках на высоких каблуках она устремилась вперед; мышцы ее тонких икр слегка напрягались при каждом шаге.
Он пошел за ней.
Как он и предполагал, квартира ее была уютной и безупречно чистой. Она предложила ему сесть в огромное кресло у электрокамина. Келли пошла в кухню, и Блейк услышал, как вода наполняет чайник. Вскоре она вернулась, подошла к окну и задернула шторы. Потом включила проигрыватель и поставила пластинку.
— Ты не против музыки? — спросила она.
— Нисколько.
Комнату наполнили нежные голоса Саймона и Гарфункеля.
— Кофе скоро будет готов, — сказала она, садясь в кресло напротив Блейка и как бы вновь попадая в его магнетическое поле.
— Это твоя квартира? — спросил Блейк.
— Когда нибудь станет моей. Лет этак через двадцать. — Она пожала плечами. — К тому времени я стану морщинистой старой девой, но зато у меня будет собственная квартира.
Блейк улыбнулся:
— Я думаю, у тебя мало шансов остаться старой девой, Келли.
— Мать постоянно спрашивает меня, почему я не выхожу замуж. Она хочет, чтобы я нарожала кучу детей и стирала пеленки, — улыбнулась Келли. — Родители любят говорить о внуках, пока те не появятся. Потом они начинают жаловаться, что из за внуков они постарели. — Келли откинулась в кресле и почувствовала, как тело ее слегка трепещет от близости Блейка, от его внимательного взгляда. Временами ей казалось, что она видит за темными очками блеск его глаз. — Твои глаза чувствительны к свету, Дэвид? — спросила она. — Я говорю про твои темные очки. — Она указала на них.
— Немного. Это, видимо, из за того, что я уже пять лет щурюсь, глядя на пишущую машинку.
Засвистел чайник. Келли встала и пошла на кухню. Через минуту она вернулась с двумя дымящимися чашками кофе и протянула одну из них Блейку. Потом, сбросив туфли, она уселась на пол возле Блейка и поджала под себя ноги.
— Келли, я не хочу вмешиваться в твои дела, — начал Блейк, — но ты сказала, что кое что в Верноне тебе кажется странным. Что ты имела в виду?
Она тяжело вздохнула и опустила глаза.
— Судя по твоему рассказу в баре, нет никаких причин подозревать Вернона в том, что он что то замышляет, — сказал Блейк. — Зачем ему это?
— Дэвид. — Она пыталась говорить спокойно. — Я виновата в том, что произошло с Морисом Грантом. Я действовала неправильно. Я нарушила правила института. Власти могли его закрыть. Институт — это гордость и утешение Вернона. Он мог потерять его из за меня, но он даже не сделал мне предупреждения и не отстранил от работы. — Она поставила свою чашку. — Вместо того, чтобы немедленно уволить меня, он стал меня защищать. Затем, когда я вернулась из Франции, он пожелал знать все, что там произошло, и оставил у себя мой отчет.
Блейк выпрямился в кресле:
— Ты говоришь о Верноне как о монстре, а он всего лишь пытался тебе помочь.
— Он что то скрывает, Дэвид, — сердито проговорила она. — Джон Фрезер знал это, поэтому его убили.
— Кто такой Фрезер?
Она рассказала ему все, что было ей известно о событиях последних двух дней.
— Но при чем здесь Вернон, если Фрезер погиб в автомобильной катастрофе? — спросил писатель. — Это же был несчастный случай!
— Он знал о тайне Вернона.
Напряженную тишину прервал Блейк:
— Не понимаю, почему ты считаешь, что Вернон замешан в смерти Фрезера?
— Дэвид, он никому не позволит стать между ним и этим исследованием.
— И тебе тоже? — спросил Блейк загадочно.
В этот момент зазвонил телефон.

Глава 32

Несколько мгновений они не двигались, прислушиваясь к резким звонкам, заполнившим комнату. Наконец Келли поднялась, подошла к телефону и нерешительно взяла трубку, чувствуя необъяснимую тревогу. Блейк заметил это.
— Алло! — сказала она.
Молчание.
— Алло! — повторила она, посмотрев на Блейка, словно искала в нем поддержку.
Внезапно она услышала торопливую речь. Некоторые слова она не разобрала — не из за того, что быстро говорили, но потому, что говорили по французски.
— Кто это? — спросила она, отведя трубку от уха из за слишком громкого треска и шипения. — Алло! Вы слышите? Кто говорит?
— Келли, это Мишель Лазаль.
Она немного успокоилась.
— Слушай меня, ты должна меня выслушать, — пробормотал он, и Келли почувствовала глухое отчаяние в его голосе. Дышал он резко и неровно, словно от долгого бега. — Я видел Мадлен. — Его голос оборвался. — Я видел ее...
— У тебя был кошмар, Мишель? Это бывает...
Он прервал ее:
— Нет, я трогал, чувствовал ее.
— Это кошмар! — повторила она.
— Нет! Жубер тоже ее видел.
Келли нахмурилась.
— Что ты говоришь? При чем здесь он? — спросила она, чувствуя, как напряглись ее мышцы.
— Он был там, со мной, — продолжал француз, задыхаясь. Он пробормотал что то по французски и сухо рассмеялся. От этого смеха по телу Келли пробежали мурашки. — Он смотрел, как я занимаюсь с ней любовью. Она была холодной, но это ничего не значит. Она по прежнему моя, я все еще хочу ее.
Келли хотела ответить, но не смогла.
— Жубер не простил меня, — тихо сказал француз. — Я думаю, он никогда не простит.
— Простить тебя? За что?
— За то, что я написал эту статью.
— Он с тобой разговаривал? — спросила она, не зная, стоит ли ей успокаивать обезумевшего человека.
— Он всегда там, Келли. Всегда. Он следит за мной.
Наступила зловещая тишина, нарушаемая лишь помехами на линии.
— Мишель, ты меня слышишь? — спросила наконец Келли. Тишина. — Мишель, ответь мне.
Она услышала щелчок и поняла, что он положил трубку. Несколько секунд, показавшихся ей бесконечными, она пристально смотрела на трубку, потом медленно ее опустила.
— Кто это звонил? — спросил Блейк, заметив ее беспокойство.
Она медленно вернулась к нему, снова села на пол и взяла чашку с кофе. Он был холодным.
— Келли, кто это был? — повторил писатель.
— Лазаль. Он работает в метафизическом центре, — ответила она и рассказала о разговоре. — Он убежден, что это было на самом деле, — добавила она.
Блейк пожал плечами:
— Кошмары всегда очень выразительны.
Келли покачала головой:
— Лазаль отрицает, что это кошмар. Он убежден, что все это произошло в действительности. — Она вздохнула. — Боже, надеюсь, у него не начнется снова нервное расстройство! С ним это уже было, когда умерла его жена. — Она подняла глаза на Блейка. — И Жубер... Он сказал, что Жубер — свидетель этого кошмара. Он боится Жубера. — Она вновь опустила глаза. — Сперва Фрезер, теперь Лазаль. Один умер, другой близок к нервному расстройству. И все это из за исследования, которым я занимаюсь.
— Ты не должна обвинять себя, Келли, — сказал Блейк, протянув руку и ласково приподняв ее голову.
Она схватила его руку, ощутив в ней силу и нежность, но еще сильнее она почувствовала тепло этой руки и всего его тела. Она подняла глаза, пытаясь проникнуть во взгляд Блейка, уловить его выражение за темными стеклами очков. Келли поцеловала его руку и придвинулась ближе к нему. Она положила правую руку на его колено, а он между тем медленно поглаживал ее затылок и шею. Она затрепетала от этой ласки и приблизилась к нему, чтобы ощутить его тело. Он поглаживал ее нежную кожу, и она закрыла глаза.
— А если Вернон виновен в смерти Фрезера? — спросила она тихо, замирая от его прикосновений.
— Тогда он опасный человек, — ответил Блейк — И тебе следует держаться от него подальше.
— И от Жубера?
— Келли, если допустить, что кто то из них обладает особой психической силой, то тебе лучше не говорить им о своих подозрениях.
— Но я должна знать правду, Дэвид, — возразила она, повернув к нему лицо.
В этот момент Блейк наклонился и поцеловал ее. Сначала они нежно прижались друг к другу губами, но в следующее мгновение слились в поцелуе. Блейк горячо обнял ее: он хотел ее, так же сильно, как и она его.
Келли обвила рукой его шею, не желая прерывать поцелуя. Когда они оторвались друг от друга, дыхание ее было частым, а глаза прикованы к Блейку. Тело ее горело, словно объятое огнем. Соски напряглись и затвердели. От соприкосновения с платьем они побаливали. Внутренняя сторона бедер увлажнилась. Блейку передалось ее возбуждение, она и сама понимала, что на него действуют ее близость и ласковые прикосновения. Рука ее потянулась к его ширинке и начала поглаживать ее; у Блейка закружилась голова и он издал низкий грудной звук.
Келли отодвинулась и легла перед ним на ковер, маня его к себе. Блейк опустился на ковер рядом с ней. Руки его скользили по ее телу, приближаясь к груди. Он начал гладить ее грудь, чувствуя, как затвердели соски, и Келли, обмирая от восхищения, выгнула спину. Ей казалось, что ее уносит какой то чудесный поток: ощущение тепла между ног сменилось всепоглощающим желанием, охватившим каждую частицу ее тела. Она взяла руку Блейка и потянула ее под платье, а потом застонала от наслаждения, когда его пальцы начали поглаживать ее бедра, задерживаясь и медленно скользя вверх. Наконец он коснулся ее трусиков. Указательным пальцем стал потихоньку стягивать их. Она приподняла ягодицы, а он поцеловал ее влажные трусики и бросил их в сторону.
Она притянула его к себе, и губы их вновь слились в поцелуе. Она приподнялась навстречу его ищущей руке и едва сдержала крик, когда его пальцы коснулись ее затвердевшего клитора и стали нежно его гладить. Она нащупала «молнию» на его брюках и быстро освободила его; пальцы ее обхватили его член, лаская и массируя его. Уже не владея собой, она предложила ему раздеться.
Через секунду они были нагими. Блейк нагнулся и взял губами один, потом другой ее сосок, покусывая их и поглаживая языком. Келли чувствовала, как рука его ласкает ее живот, скользит по мягким волоскам на лобке, нащупывая чувствительное место, и повернулась на бок, прижавшись к его мускулистому бедру. Она потерлась о него, потом поднялась и села ему на живот.
— Сними их, — тихо сказала она, указывая на очки. — Я хочу видеть твои глаза.
Блейк снял очки и посмотрел на нее.
От восторга у Келли захватило дух, ей показалось, что она теряет сознание.
Глаза Блейка цвета июньского неба поразили ее своей глубиной. Она чувствовала себя куклой в его руках, и ей казалось, что вся она во власти этих глаз. Новое и еще более сильное чувство охватило ее, она наклонилась и поцеловала его. Он обнял ее талию, приподнял и опустил себе на грудь, улыбаясь тому, как она прикасается к нему, оставляя на его теле влажные следы. Она подвинулась еще ближе к нему, и он тронул ее языком.
Келли вскрикнула, когда его язык защекотал ее губы, проник в щель и стал лизать клитор. Она откинула голову, прошептала его имя и отдалась своим чувствам. Бедра ее напряглись — первый признак приближающегося оргазма. Он поднял руки и нащупал ее распухшие соски, заставив ее застонать от наслаждения.
Келли повернулась и наклонилась, ища губами его член. Она посмотрела на толстую головку и погрузила его в рот, лаская языком. Рука ее держалась за корень, пальцы перебирали яички. Почувствовав, как напрягся член, она поняла, что развязка близка. Но ей хотелось продлить наслаждение. Не выпуская из руки его пульсирующий член, Келли повернулась, поцеловала Блейка, расставила ноги и стала на колени над его пахом. Она стала медленно опускаться, пока его член не вошел в нее. Они вскрикнули, когда тела их соединились, и ее влажная щель поглотила его стебель.
Келли почувствовала, что больше не может удерживаться. Она посмотрела Блейку в глаза и начала двигаться вниз и вверх. Это пришло почти мгновенно. Она ощущала теперь лишь наслаждение и видела только его голубые глаза. Не отрывая взгляда от этих глаз, она ускорила движения. Ей казалось, что она соединилась с ним, растворилась в нем и они стали единым целым.
Она закричала от сильного оргазма. Она прыгала на нем, и наслаждение все возрастало. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного этому чувству, которое стало еще сильнее, когда Блейк задрожал под ней, охваченный последним трепетом. Келли громко застонала, ощутив, как ее заливает горячая струя, и еще теснее приблизилась к нему, словно желая впитать каждую каплю. Дрожащая и взмокшая от пота, она упала на него и прижалась к его губам.
Они обнялись и лежали неподвижно; он как то сразу обмяк.
Заговорили они не скоро. Проигрыватель молчал; пластинка давно кончилась. Было слышно лишь завывание ветра за окном.
— Тебе не обязательно возвращаться сегодня в Лондон, правда? — спросила Келли.
— Ты хочешь от меня отделаться? — улыбнулся он.
Они рассмеялись. Келли провела пальцем по его губам и нежно его поцеловала. Она по прежнему глядела в его голубые глаза, вновь охваченная чудесным чувством, будто ее уносит поток и она теряет власть над своим телом.
Блейк широко улыбался.

Часть вторая

Все люди, с которыми мы встречаемся,
соединяют в себе добро и зло
Роберт Луис Стивенсон

Того, кто обучит ребенка сомненью,
Нежданно настигнет могилы тленье
Уильям Блейк

Глава 33

Лондон
Клуб «Ватерлоо» в центре лондонского Мэйфера казался величественным анахронизмом.
Здание, построенное через год после битвы под Ватерлоо веллингтонскими офицерами пехотинцами, походило скорее на музей. В этом здании всех охватывало почти то же благоговение, что и в церкви. Здание мирно простояло полтора века, не претерпев почти никаких архитектурных вмешательств, и именно потому сохранило былое архаическое величие.
Дэвид Блейк поставил бокал со спиртным, оглядел обшитые панелями стены. Несмотря на многочисленные лампы и свисающую с потолка огромную хрустальную люстру, комната казалась почти темной. На ее стенах было несколько выставленных на обозрение полотен, среди них отличная копия «Сержанта Эварта» Дэниса Дайтона — картины, о которой Блейк читал в книгах по истории. На стене за перегородкой в позолоченной раме висела панорама Ватерлоо сэра Уильяма Аллена длиной в пятнадцать футов, Блейк считал ее выдающимся произведением искусства. На другой стене красовались отшлифованные кирасы с нагрудниками, пробитыми пулями мушкетов. Над ними простирались шлемы карабинеров, длинные мечи шотландских драгун, оригинальные мушкеты и пистолеты.
Блейка все это впечатлило, хотя его несколько смущало то, что Би би си выбрала именно этот клуб для приема в честь приезда Джонатана Матиаса в Англию. Гости мирно беседовали друг с другом, некоторые, как и он, разглядывали картины и предметы старины. Ему казалось, что пришли не менее двадцати человек; во многих из них он узнал известных деятелей индустрии развлечений.
В углу он заметил сидящего Джима О'Нейла. Он находился в Англии в связи с европейским турне и успел побывать уже со своим ансамблем в десяти странах и дать восемьдесят концертов. Это был высокий, жилистый человек лет тридцати, с ног до головы в черной коже. Рок звезда энергично кивал двум беседующим с ним девушкам.
Писатель увидел еще несколько знакомых лиц. Он заметил сэра Джорджа Хаве, нового руководителя Би би си; тот беседовал с несколькими мужчинами, среди которых был Джеральд Брэддок.
Брэддок — министр культуры, полный краснолицый человек с таким тесным воротником рубашки, что галстук вокруг него, казалось, завязывал сторонник культа удушения. У тех, кто видел, как он глотает, возникало опасение, что он вот вот задохнется.
Рядом с ним стоял Роджер Карр — ведущий телевизионного шоу, в котором должен был выступить Матиас.
Повсюду Блейк замечал актеров и актрис телевидения, представителей оттуда же, но он, видимо, был единственным приглашенным сюда писателем.
Приглашение это его несколько удивило, хотя в прошлом он написал для Би би си, среди прочего, шестисерийный фильм о паранормальном. Узнав, что почетным гостем на этом вечере будет Матиас, он охотно принял приглашение.
Однако пока американца нигде не было видно.
— Тебя часто приглашают на такие вечера? — спросила Келли, восхищенно глядя на знаменитостей.
Блейк встречался с ней уже больше недели. Он стал часто ездить в Оксфорд, ночевал у нее, а днем возвращался домой работать. Когда он ей впервые рассказал о приглашении, Келли поначалу встревожилась, но сейчас, глядя на других гостей, она не жалела, что пришла с ним.
— Такие вечера не часто бывают, — ответил он, осматриваясь вокруг и ища взглядом Матиаса.
В этот момент, словно по мановению палочки, из гардеробной вышел Матиас, похожий на героя романа Брэма Стокера. На нем был черный костюм тройка, белая рубашка и черный галстук бабочка. В запонках на манжетах его рубашки сверкали крупные бриллианты. Медиума представили сэру Джорджу Хаве и тем, кто окружал его. Как магнит, сцена эта привлекла к себе внимание гостей: голоса разом смолкли; все обратили взоры на американца.
— Он выглядит весьма импозантно, — произнесла Келли с благоговением. — Я видела его только на фотографиях.
Блейк ей не ответил. Он смотрел в направлении гардеробной, откуда выходил запоздавший гость.
— Боже! — пробормотал он, подтолкнув Келли локтем. — Посмотри!
Он кивнул в сторону гардеробной, и Келли оторвала глаза от Матиаса.
Еще один запоздавший гость незаметно вошел в комнату и направился к группе, окружившей медиума. Келли посмотрела на него, затем на Блейка.
— Этот то что здесь делает? — проговорила она в замешательстве.
Доктор Стивен Вернон нервно пригладил рукой волосы и бочком приблизился к сэру Джорджу Хаве.
Блейк и Келли видели, как представляли директора института. Было сказано несколько слов, но как Келли ни старалась, разобрать их не смогла. Постепенно комната вновь наполнилась шумом голосов.
Наблюдая за Верноном, который слушал медиума, Келли испытывала замешательство.
— Келли, — решительно проговорил писатель, взяв ее за руку. — Пойдем, возьмем еще выпить.
Она неохотно последовала за ним в бар, где перед стойкой на высоком табурете восседал Джим О'Нейл. Он по прежнему слушал одну из девиц, но интерес к беседе у него явно иссяк. Когда Блейк и Келли приблизились, он окинул Келли оценивающим взглядом, задержавшись на ее груди, выступающей из глубокого декольте. На шее у нее висел маленький золотой крестик. О'Нейл улыбнулся ей, и она ответила ему улыбкой.
— Привет! — сказал О'Нейл, кивая им обоим, но глядя только на Келли.
Писатель улыбнулся и пожал музыканту руку.
Блейк представил их друг другу, О'Нейл взял руку Келли и нежно поцеловал.
— Выпить хочешь? — спросил его Блейк.
— Если не трудно, возьми мне кружку горького, — сказал певец. — Меня уже тошнит от этих дурацких коктейлей. — Он отодвинул от себя бокал.
Бармен бросил на него презрительный взгляд, но пиво подал и стал смотреть, как тот его пьет.
— Вот это другое дело! — восхитился певец.
Келли уловила в его голосе акцент кокни.
— Сегодня вечером не выступаешь? — спросил Блейк.
О'Нейл покачал головой:
— Музыканты этой ночью отдыхают. — Он почесал обросший щетиной подбородок. — Менеджер велел мне прийти сюда. Только Бог знает, зачем это ему. — Он сделал глоток пива. — Удивляюсь, почему они пригласили меня сюда. Они ни разу не крутили мои пластинки по радио: — Он усмехнулся.
Келли потянула Блейка за руку и кивком указала на соседний столик. Они пообещали О'Нейлу, что поговорят с ним после, и, заказав ему еще кружку пива, покинули бар.
Подвигая стул Келли, Блейк заметил, что к ним приближается Матиас в сопровождении нескольких человек. Увидев Блейка, медиум радостно улыбнулся. Келли повернулась и обнаружила прямо перед собой доктора Вернона. Они обменялись смущенными взглядами, и Келли посмотрела на Матиаса, пожимавшего руку Блейка.
— Рад тебя видеть, Дэвид, — сказал американец. — Как двигается твоя новая книга?
— Все в порядке, — ответил писатель. — Ты хорошо выглядишь, Джонатан.
— Мне кажется, вас не надо представлять друг другу, — с улыбкой сказал сэр Джордж Хаве.
— Мы уже встречались, — проговорил Матиас и посмотрел на Келли: — А вот с вами я незнаком и, полагаю, должен исправить это.
Медиум улыбнулся, и Келли заметила, что его глаза сверкнули.
Она представилась и отошла, поглядывая на Вернона, тогда как сэр Джордж продолжал знакомить людей.
Блейк пожал руку Джеральду Брэддоку и слегка сморщился, почувствовав, какая она пухлая и влажная.
Подошел Вернон.
— Это доктор Стивен Вернон, старинный мой приятель. Он...
— Мы уже знакомы, — сказал Блейк сэру Джорджу — Как поживаете, доктор Вернон?
— Хорошо, — ответил тот и посмотрел на Келли: — Я не ожидал встретить тебя здесь, Келли.
Она промолчала.
— Ну, кажется, здесь уже все знают друг друга, — заключил сэр Джордж. Он неестественно засмеялся, но быстро смолк.
— Ты надолго приехал, Джонатан? — спросил Блейк медиума.
— На три четыре дня. Этого вполне достаточно для шоу с мистером Карром, для двух интервью и выступления по радио, — ответил Матиас.
— О том, что ты приезжаешь в Англию, я узнал из газет, — сообщил Блейк. — Когда состоится телевизионное шоу?
— Оно будет передаваться послезавтра, — вмешался Роджер Карр. — Вам следует посмотреть его, мистер Блейк. Вы, кажется, тоже занимались этими трюками. Только вы о них пишете. — Интервьюер ухмыльнулся.
Блейк тоже улыбнулся.
— Знаете, мистер Карр, — произнес он, — я никак не могу понять одного. То ли вы глупы, и мне в этом случае жаль вас, то ли вы невежественны, как свинья. Никак не пойму.
Карр бросил на него злобный взгляд и хотел что то сказать, но тут все повернули головы в направлении гардеробной, из которой донесся ужасный шум и крики, особенно выделялся высокий женский голос.
Через мгновение в тихую гостиную клуба «Ватерлоо» ворвалась женщина в вымокшем от дождя сером пальто. Волосы ее растрепались от ветра, по лицу стекала краска от грима. Она остановилась в дверях и, тяжело дыша, смотрела на Матиаса.
— Боже! — пробормотал сэр Джордж и обратился к швейцару в зеленом кителе, пытавшемуся остановить женщину: — Пожалуйста, проводите эту леди к выходу.
— Не надо! — поднял руку Матиас. — Оставьте ее!
— Дэвид, кто она? — спросила Келли, поняв по его взгляду, что он знает эту женщину.
— Тони Ландерс, — ответил он. — Актриса.
Женщина, которую он встречал в Нью Йорке, была прекрасным и нежным созданием, теперь перед ним стояла неряшливая, бледная и измученная женщина, постаревшая на десять лет.
— Вы знаете эту женщину? — спросил сэр Джордж, переводя взгляд с нее на Матиаса, не отрывавшего от нее глаз.
— Да, я знаю ее, — ответил медиум.
— Кто нибудь объяснит мне, что здесь происходит, черт возьми? — воскликнул сэр Джордж.
— Джонатан, мне нужно поговорить с вами, — проговорила Тони прерывающимся голосом. Чтобы не упасть, она прислонилась к стойке бара.
Джим О'Нейл подскочил к ней, готовый помочь. Казалось, Тони сейчас упадет. Она опустилась на табурет, не отрывая глаз от медиума.
— Как вы меня нашли? — спросил он, приблизившись к ней.
— Я услышала, что вы собираетесь в Англию. Я ждала вас. Я узнала, в каком отеле вы остановились, и там мне сказали, где вы будете сегодня вечером.
— Да она же сумасшедшая! — заключил Роджер Карр. — Отправьте ее отсюда.
— Замолчите! — бросил Матиас. — Оставьте ее в покое!
Швейцар отошел от Тони.
— Это что, один из ваших театральных трюков, Матиас? — спросил Карр.
— Да замолчишь ты сегодня или нет? — набросился на него Блейк. Потом жестом подозвал бармена: — Подайте ей бренди.
Не зная, что делать, бармен посмотрел на сэра Джорджа.
— Ради Бога, парень, делай, что я тебе сказал, — настаивал Блейк.
— Ты слышишь или нет? — рявкнул Джим О'Нейл. — Налей ей выпить, черт возьми!
Бармен налил в бокал большую порцию бренди и подал Тони. Она глотнула и закашлялась.
— Тони, что вам нужно? — тихо спросил ее Матиас.
— Джонатан, мне нужна ваша помощь, — сказала она, и на глаза ее навернулись слезы. — Только вы можете мне помочь!
— Почему вы не пришли ко мне раньше? Чего вы боялись?
Она осушила бокал.
— Я боялась, что вы меня прогоните.
Он покачал головой.
— Джонатан, я все время думаю о Рике. Стоит мне увидеть чужого ребенка, и я сразу вспоминаю его. — По щекам ее потекли слезы. — Пожалуйста, помогите мне. — Она не выдержала и разрыдалась.
Матиас положил руку ей на плечо. Она прильнула к нему дрожащим телом.
— Чего вы от меня хотите? — спросил он.
— Верните мне его! — потребовала она. — Сейчас!
Матиас молчал.
— Пожалуйста, или мне стать перед вами на колени? — Сквозь отчаяние пробились гневные нотки. — Войдите в контакт с моим сыном!

Глава 34

— Это лондонский клуб, а не ярмарочная площадь, — протестовал сэр Джордж Хаве, когда Блейк, О'Нейл и еще кто то тащили в центр комнаты массивный дубовый стол.
— Я не собираюсь показывать фокусы, — заверил его Матиас, наблюдая, как вокруг стола расставляют стулья.
Удивленные гости, среди которых была и Келли, молча наблюдали за приготовлениями. Время от времени Келли поглядывала на доктора Вернона, с удовольствием наблюдавшего за происходящим.
Джеральд Брэддок, пощипывая складки жира на подбородке, нервно переступал с ноги на ногу.
Тони Ландерс сидела у стойки бара, держа в дрожащей руке бокал бренди.
— Что вы пытаетесь доказать этим, Матиас? — спросил Роджер Карр.
— Мне ничего не нужно доказывать, мистер Карр, — ответил медиум и отвернулся. Он протянул руку Тони Ландерс. Та допила бренди и прошла с ним к столу. — Садитесь сюда, — сказал ей медиум, указывая на стул справа от него.
Блейк наблюдал за происходящим с интересом, чувствуя, что Келли крепко сжала его руку. Он ободряюще улыбнулся ей.
— Я не смогу сделать это один, — обратился Матиас к гостям. — Мне нужна ваша помощь. Не для меня, а для этой леди. — Он указал жестом на Тони. — Не надо бояться! Вам ничто не угрожает.
Первым к столу подошел Джим О'Нейл.
— Чего тут бояться, черт возьми! — Он сел возле Тони и, повернувшись, посмотрел на других гостей.
Следом за ним вышел Роджер Карр и занял место с другой стороны стола.
Блейк взглянул на Келли, та незаметно кивнула. Они подошли к столу, и писатель сел прямо напротив Матиаса.
— Благодарю, Дэвид, — сказал медиум.
Словно воодушевленный примером Келли, к столу подошел доктор Вернон и сел с ней рядом. Она посмотрела на него с подозрением, потом взглянула на Блейка, сидевшего с закрытыми глазами.
— А вы, сэр Джордж? — спросил Матиас руководителя Би би си.
— Нет, я не хочу принимать в этом участия, — с вызовом проговорил лысый мужчина.
Джеральд Брэддок, нервно потиравший руки, наконец подошел к столу.
— Джеральд, что вы делаете? — спросил сэр Джордж.
— Это не причинит никому вреда, — заявил Брэддок, вытирая ладони о брюки. Он оглядел всех сидящих за столом и вздохнул.
Больше никто в комнате не двинулся. Матиас прошел к своему месту между Тони Ландерс и Роджером Карром. Напротив него сидел Блейк. Справа от Блейка — Келли. С нею рядом — доктор Вернон. Слева от Блейка — Брэддок, затем О'Нейл.
— Прошу потушить свет, — произнес Матиас. — Должна гореть лишь одна лампа над столом.
Несколько мгновений сэр Джордж смотрел на сидящих, потом вздохнул и кивнул швейцару, который одну за другой потушил все лампы, оставив лишь одну. Комната погрузилась в темноту, поглотившую гостей.
— Пожалуйста, положите руки на стол ладонями вниз, — попросил Матиас, — так, чтобы кончики ваших пальцев соприкасались.
— Я думаю, мы должны взяться за руки, — иронически заметил Карр.
— Пожалуйста, делайте то, что я говорю; — потребовал Матиас.
Келли подняла глаза. В полумраке лицо медиума казалось молочно белым; глаза резко выделялись. Она почувствовала странный трепет во всем теле, словно через него пропустили слабый электрический ток. Она бросила взгляд на Блейка, наблюдавшего за медиумом, а потом на Вернона, сидевшего с опущенной головой.
— Прогоните все мысли, — произнес Матиас. — Не думайте ни о чем. Слушайте только мой голос. Не обращайте ни на что внимания, сосредоточьтесь на прикосновении сидящих рядом людей. — Голос его перешел в тихий шепот.
В комнате воцарилась тишина, слышно было только дыхание медиума.
Келли невольно вздрогнула и, чуть повернув голову, окинула взглядом соседей. Все сидели, склонив головы, будто читали молитву. Опустив глаза, она заметила, что пальцы Блейка слегка дрожат. Дрожали и ее пальцы. У всех присутствующих непроизвольно сокращались мышцы, и их тела слегка подергивались.
Матиас издал негромкий гортанный звук, затем кашлянул. Глаза его закрылись, голова начала откидываться назад. Грудь вздымалась, словно ему было трудно дышать.
— Не разрывайте круг, — хрипло пробормотал он. — Не... разрывайте...
Он стиснул зубы, как от боли, и из груди его вырвался продолжительный хрип. Такой звук издают проколотые мехи. Тело его задрожало сильнее, на лбу выступили капельки пота, блестевшие в тусклом свете. Неожиданно глаза его открылись и выкатились из орбит, тогда как голова по прежнему была откинута назад.
Он вновь застонал, на этот раз громче.
Лампа над столом замигала, погасла, затем вновь вспыхнула. Свет ее казался неестественным.
— Дитя, — прохрипел Матиас. — Дитя...
Хрипение перешло в крик.
Келли попыталась приподнять голову, но она налилась такой тяжестью, словно к подбородку был подвешен груз. Сделав огромное усилие, она чуть приподняла голову.
Позади с громким стуком упал со стены на пол один из мечей, но никто не повернулся на этот шум. Все сидели, будто окаменев, и чувствовали только то, что комната наполняется теплом, исходящим из центра стола.
— Дитя, — вновь, задыхаясь, произнес Матиас.
Келли дернулась, почувствовав отвратительную вонь, — тошнотворный сладковатый запах гниющего мяса. Она закашлялась, мышцы живота начали сокращаться.
Ощущение тепла так усилилось, что казалось, будто стол охвачен огнем. Она вдруг поняла, что может поднять голову.
Ей хотелось закричать, но она не сумела, услышав в этот миг крик Тони Ландерс.
В центре стола стоял Рик.
Одежда на нем, почерневшая и опаленная, в некоторых местах свисала клочьями. Красная и воспаленная кожа покрылась зелеными крапинками. С левой руки было содрано почти все мясо, оставшиеся мышцы почернели от огня. Из под обугленного тела виднелись белые кости. Грудь и живот были покрыты отвратительными язвами, а из них, как из больных глаз, вытекал густой светлый гной. Но хуже всего были голова и шея. Неестественно повернутая голова сидела на сломанном позвоночнике. Из отверстия в голове, треснувшей, как яичная скорлупа, выступало застывшее мозговое вещество. Оторванные нижняя губа и большая часть левой щеки обнажили связки и сухожилия, которые судорожно подергивались. Туловище мальчика было окровавлено, и запах крови смешался с запахом сгоревших кожи и волос.
Тони Ландерс попыталась поднять руки, чтобы заслониться от этого несчастного существа, бывшего когда то ее сыном, но их словно прибили к столу гвоздями. Она сидела в оцепенении, не в силах оторвать взгляда от мертвеца. Тот, сделав полный круг в центре стола,

После привычного обмена любезностями Блейк сел и ослабил свой галстук. Официант поставил перед ним большой бокал.
— Спасибо, — сказал Блейк несколько удивленно.
— Водка с лимонадом, — улыбнулся Кемпбелл. — Надеюсь, ты по прежнему пьешь это.
Писатель усмехнулся, покачал головой и сделал глоток.
— Я вменил себе в обязанность знать склонности моих авторов, — сказал шотландец, поднимая бокал. — Будем здоровы!
Мужчины выпили. Официант принес им меню.
— Что ты думаешь о рукописи теперь, когда прочитал ее всю? — спросил Блейк, указывая на листы.
— То же самое, Дэвид, — ответил Кемпбелл. — Я по прежнему не верю половине того, о чем ты здесь пишешь. — Он постучал по листам рукой.
Писатель не успел ничего сказать, так как подошел официант, взял у них заказ и поспешно отошел.
— Здесь все очень запутано, — продолжал Кемпбелл. — Выдвигая свои теории насчет астральной проекции, ты не ссылаешься ни на один источник. То же относится и к управлению астральным телом.
— В институте психических исследований я познакомился в девушкой, которая проводит лабораторные опыты, связанные с этими вопросами.
— Тогда почему ты не указываешь в книге ее имени?
— Ее шеф строго следит за исследованием, которым они занимаются. Не думаю, что он был бы доволен, если бы полученные ею данные попали в мою книгу.
— Ты хорошо знаешь эту девицу?
— Да.
Кемпбелл кивнул.
— Девушка сказала мне, что на астральное тело можно влиять искусственно: лекарствами или гипнозом.
— Ну и назови ее имя, ради Бога! — воскликнул Кемпбелл. — Поговори с ее начальником об этой информации. Может, он позволит опубликовать некоторые материалы.
Подошел официант с первым блюдом, и мужчины принялись есть.
— Я не могу назвать ее имени, и не будем больше об этом, — сказал Блейк.
— Значит, в твоей рукописи не будет конкретных данных, а без них она гроша ломаного не стоит, — заключил Кемпбелл, направляя в рот вилку с едой.
— Так что ты не собираешься заключить контракт? — спросил Блейк.
Кемпбелл кивнул.
Блейк невесело улыбнулся.
— А наглядный пример тебя убедит, Фил? — спросил он.
— Убедить то убедит. — Шотландец сделал глоток вина. — Только как ты собираешься его продемонстрировать?
Блейк усмехнулся. За темными стеклами глаза его сверкнули.

Глава 43

Джеральд Брэддок протянул руку и поднял стекло «гранады». В машине было жарко, но он предпочитал жару выхлопным газам. Улицы Лондона, казалось, запружены транспортом как никогда. Высоко в безоблачном небе яростно светило солнце, посылая на землю свои знойные лучи.
Политик нащупал в верхнем кармане платок и тщательно вытер пот со лба. Он хотел снять с себя пиджак, но, увидев, что они уже близки к цели, передумал. Шофер искусно лавировал среди бесконечного потока машин и бешено сигналил, когда какой нибудь нахал не желал уступать дорогу.
Брэддок откинулся на сиденье и закрыл глаза, но понял, что все равно не расслабится. События той ночи продолжали тревожить его.
Он никому не рассказал о том, чему стал свидетелем на сеансе, даже своей жене. Во первых, она бы ему не поверила, а во вторых, рассказ мог ее здорово напугать. Его самого с того дня преследовал образ изувеченного и обгоревшего ребенка. Он спрашивал себя, когда же наконец все это сотрется из его памяти, и благодарил Бога, что ни одна из газет не сообщила об этом. Даже бульварная пресса, которая с радостью отвела бы этому материалу первую полосу, пребывала в блаженном неведении. Брэддока сей факт весьма утешал, поскольку он знал, что премьер министр вряд ли одобрил бы его участие в таком мероприятии.
Брэддок занимал пост министра культуры при двух последних правительствах консерваторов. До этого он почти двадцать лет представлял министерство финансов в палате общин. Некоторые считали его новое назначение понижением, но Брэддока вполне устраивала эта должность, избавившая его от многих трудностей, связанных с работой в казначействе.
Машин на дороге стало меньше, и он решился чуть опустить стекло. В салон ворвался легкий ветерок, который быстро осушил пот на его лице. Справа он увидел знак с надписью: «Брикстон — 1/2 мили».
Минут через пять «гранада» начала замедлять движение.
Посмотрев в окно, Брэддок увидел, что на мощеной площадке перед новым центром культуры собралась порядочная толпа. Этот центр создали из четырех заброшенных магазинов благодаря правительственной дотации в два миллиона фунтов. Министр бросил взгляд на черные лица и почувствовал легкую антипатию.
Шофер остановил машину, и министр увидел, что к ним приближаются двое цветных в костюмах. Один нацепил на себя нелепый разноцветный берет. Брэддок изобразил привычную улыбку и подождал, пока шофер откроет для него дверцу.
Он вышел из машины и подал руку первому негру.
Почувствовав прикосновение его руки, Брэддок внутренне сжался, быстро пожал руку другому члену секты растафарианцев и позволил провести себя по бетонной площади к импровизированной трибуне, воздвигнутой напротив входа в центр культуры. Поднявшись на нее, он услышал взрыв аплодисментов.
Брэддок посмотрел на стоящих перед ним людей. Среди них были белые, но больше всего было негров. Он продолжал улыбаться, делая над собою усилие. Первый из организаторов, назвавшийся ему Джулианом Хэйесом, подошел к микрофону и дважды стукнул по нему. Из громкоговорителей раздался свист, и Хэйес вновь постучал по микрофону. Помехи прекратились.
— С тех пор, как началось строительство, прошло более двух лет, — начал Хэйес. — И я уверен, вы все счастливы, что центр наконец построен.
Вновь раздались аплодисменты и слабый свист.
Хэйес широко улыбнулся.
— С сегодняшнего дня, — продолжал он, — мы можем пользоваться услугами, которые нам предлагает этот центр. Я хочу попросить мистера Джеральда Брэддока официально открыть центр. — Он кивнул политику: — Мистер Брэддок!
Министр подошел к микрофону, встреченный дружными аплодисментами. На небольшом столе рядом с ним лежали ножницы; ими он должен будет перерезать яркую ленту, протянутую перед входом в центр.
Продолжая улыбаться, он остановился у микрофона и окинул взглядом море черных лиц. Брэддок почувствовал, как растет раздражение. Он кашлянул и неожиданно ощутил в позвоночнике легкое покалывание. Солнце продолжало нещадно палить, но политика знобило.
— Во первых, — начал он, — я хочу поблагодарить мистера Хэйеса, попросившего меня объявить об открытии этого центра. Я хочу также отметить тот неоценимый вклад, который он внес в дело завершения этого проекта своей талантливой организаторской деятельностью.
Вновь раздались энергичные аплодисменты.
Брэддок широко улыбнулся и схватился за стойку микрофона.
— Разрезание этой ленты весьма символично, — сказал он. — Оно как бы разрывает узы, связывающие вас, ребята, и мое правительство. Мы вложили более двух миллионов в строительство этого центра, и я надеюсь, что вы будете посещать его с пользой для себя.
Хэйес взглянул на растафарианца, пожавшего плечами.
— Мы и в прошлом пытались помочь этому району, но до последнего времени все наши усилия были напрасны, — продолжал Брэддок. — Наша добрая воля осталась неоцененной. Я искренне надеюсь, что на этот раз все будет иначе. — Голос политика звучал властно, и это заметила толпа.
Сначала в толпе раздались неодобрительные замечания, затем послышался глухой беспокойный ропот, усиливавшийся по мере того, как Брэддок продолжал свою речь.
— Есть много других достойных дел, и мы могли бы субсидировать их, как субсидировали строительство этого замечательного центра, — сказал он, — тем более что они обычно занимают первые места в списке наших приоритетов. Однако отчасти под давлением ваших лидеров, мы решили предоставить необходимые средства вашему комитету.
Джулиан Хэйес свирепо посмотрел на широкую спину Брэддока, затем на гудящую толпу, разозленную словами политика.
— Вы, наверно, считаете, что ваш случай особый, — горячо продолжал Брэддок, — потому что вы черные.
— Осторожно, парень, — бросил ему сзади растафарианец.
Хэйес приказал ему замолчать, хотя его самого начала выводить из себя речь министра.
— Даже интересно, как долго этот центр простоит здесь, прежде чем кто нибудь из ваших решит его разрушить. Пока что основным его достоинством я считаю то, что вы сможете приходить сюда вместо того, чтобы бесцельно шататься по улицам.
Толпа теперь злобно жестикулировала, из задних рядов угрожающе крикнули, но министр не обратил на это внимания. Лицо его покраснело, по пухлым щекам стекали ручейки пота, но он по прежнему мерз, чувствуя, как ледяной холод охватывает его все сильнее.
— Возможно, теперь, — просипел он, — когда у вас есть свой центр, вы перестанете беспокоить порядочных белых людей, кому приходится жить в мерзком «гетто», в которое вы превратили Брикстон. — Он тяжело и учащенно дышал, глаза выкатились, слова он цедил сквозь сжатые зубы.
— Ну хватит! — выступил вперед растафарианец. — Что, черт возьми, вы себе позволяете?
Брэддок повернулся к нему, сверкнув глазами.
— Отойди от меня, вонючий негр, — закричал он в микрофон.
Толпа взревела в ответ.
— Мистер Брэддок, — начал Джулиан Хэйес, становясь между политиком и своим коллегой. — Мы достаточно наслушались сегодня...
— Ах ты черномазый мерзавец, — рявкнул министр и, схватив со стола ножницы, ударил ими негра.
Ножницы впились в живот Хэйеса чуть ниже пупка, Брэддок рванул их вверх, и они уперлись в грудину. Из раны хлынула кровь, Хэйес упал на колени, а из раны вывалились кишки. Хэйес схватил их, Чувствуя, как по рукам течет кровь и капает на его брюки.
В толпе раздался визг. Несколько женщин упали в обморок. Остальные, казалось, оцепенели, не зная, убегать или кидаться на Брэддока, все еще стоявшего на трибуне с окровавленными ножницами в руках и бессмысленно смотревшего на растафарианца.
— Сукин сын! — отрывисто сказал негр и бросился вперед.
Брэддок сделал шаг в сторону и соединил два острых лезвия на шее противника. Он давил на них с дикой силой: лезвия рассекли мышцы, гортань и достигли позвоночника.
Из шеи растафарианца ударили две красные струи: лезвия перерезали сонные артерии.
Издав крик ликования, Брэддок еще сильнее сжал ножницы, и позвоночник негра хрустнул. Тот висел на ножницах, которые держал в руках Брэддок, неизвестно откуда взявший силы. Кровь из шеи негра заливала политика, но он не обращал на это внимания и победоносно закричал, когда отделилась голова его противника. Она взлетела вверх под напором крови, тогда как тело упало на сцену и задергалось.
Голова покатилась и застыла, уставившись незрячими глазами в небо, из обрубка шеи лилась кровь.
Часть толпы рассеялась, кто то окружил сцену, но ни один не рискнул приблизиться к Брэддоку.
Государственный деятель опустил ножницы, дыхание его замедлилось. Он стоял неподвижно, как затерявшийся в толчее ребенок. Потом подняв окровавленную руку, он закрыл ею глаза. Когда он вновь открыл их, выражение гнева на его лице сменилось беспредельным ужасом. Он взглянул на обезглавленный труп у своих ног, потом на Джулиана Хэйеса, который покачивался взад и вперед, схватившись за живот.
Подняв ножницы, Брэддок пристально посмотрел на покрывавшую их липкую жидкость и заметил ее на своей одежде.
Он бросил ножницы и, шатаясь, побрел прочь. Лицо его было бледным и измученным.
Где то вдали он услышал свист полицейской сирены.
Ярко светило солнце, но он дрожал от страшного холода, никогда не испытанного им прежде.
Джеральд Брэддок еще раз взглянул на кровавое зрелище, и его вырвало.

Глава 44

Часы показывали пять минут седьмого, когда Келли подъехала к дому Блейка. Не увидев его машины, она решила, что его нет дома, и беспокойно забарабанила рукой по рулю. Потом подумала, что машина Блейка в гараже, вылезла и, прихватив с заднего сиденья две газеты, торопливо пошла к двери дома.
Солнце медленно садилось, но воздух по прежнему сохранял дневной жар. Келли чувствовала, что блузка прилипла к ее телу. Дорога была трудной и извилистой, особенно, когда она ехала по Лондону, и теперь, испытывая облегчение от того, что поездка закончилась, она постучала в дверь Блейка.
Она ждала, но ответа не было.
Келли постучала еще раз и услышала внутри дома какое то движение. Дверь открылась, и она увидела Блейка.
— Келли! — просиял он. — Какой сюрприз! Входи. — Он пропустил ее внутрь, удивленный ее возбужденным и взволнованным видом.
— Что нибудь случилось? — спросил он, заметив серьезное выражение ее лица.
— Ты сегодня читал газеты? Или смотрел телевизор?
Блейк изумленно покачал головой.
— Нет. Я сегодня обедал со своим издателем, а вернувшись домой, взялся за работу, так что не успел заглянуть в газеты. А что?
Она показала ему две газеты с броскими заголовками.
Он прочитал первый: «АКТРИСА УБИЛА РЕБЕНКА».
Блейк посмотрел на Келли.
— Прочти другой, — сказала она.
«ИЗВЕСТНЫЙ СОТРУДНИК ТЕЛЕВИДЕНИЯ ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ».
Под заголовком была фотография Роджера Карра...
Писатель вновь заглянул в первую статью и заметил имя Тони Ландерс.
— О Господи! — пробормотал он, присаживаясь на подлокотник кресла. — Когда это произошло?
— Вчера ночью Роджера Карра нашли у него дома с трупом девушки, — сказала Келли. — А на день раньше Тони Ландерс убила ребенка. В статье говорится, что это был ребенок ее подруги.
Блейк нахмурился и быстро просмотрел статью.
— Это еще не все, — заметила Келли. — По дороге из института домой я включила радио. Ты помнишь Джеральда Брэддока?
Блейк кивнул.
— По радио сообщили, что сегодня во второй половине дня он сошел с ума и убил двух человек.
Писатель вскочил и включил телевизор.
— Сейчас могут что нибудь сообщить об этом по телевизору, — сказал он и стал нажимать кнопки, пока не нашел нужный канал.
— ...сегодня мистер Брэддок. Министр культуры находится сейчас в вестминстерской больнице под наблюдением полиции, где его вывели из состояния шока. Ему будет предъявлено обвинение. — Диктор продолжал монотонно читать новости, но Блейк, казалось, не слушал его больше.
— Вывели из состояния шока? — возмутилась Келли. — Довольно странно, не так ли? Разве убийцы впадают в состояние шока, совершив убийство?
— Хотел бы я знать, — вздохнул Блейк. — Я знаю меньше, чем ты. — Он снова заглянул в газеты. — Насколько я понял, Тони Ландерс и Роджер Карр ничего не помнят о совершенных ими убийствах, хотя их обоих обнаружили вместе с их жертвами.
— То же самое было с Джеральдом Брэддоком, — добавила Келли, — только там были свидетели.
— Трое почтенных людей ни с того ни с сего вдруг совершают убийство, — пробормотал Блейк. — Все они не помнят, как совершили его, и между всем этим нет никакой связи.
— Есть связь, Дэвид, — возразила Келли. — Все они были на сеансе в ту ночь.
Они ошеломленно посмотрели друг на друга, затем Блейк поднялся и взял трубку телефона. Нажимая кнопки, набрал номер.
— Извините, могу я поговорить с Филиппом Кемпбеллом? — спросил он, с нетерпением ожидая, когда его соединят.
— Привет, Дэвид! — сказал шотландец. — Тебе повезло, я как раз собирался уходить.
— Фил, выслушай меня, это важно. Тебе говорят что нибудь имена: Тони Ландерс, Роджер Карр и Джеральд Брэддок?
— Конечно! Тони Ландерс — актриса, Карр — интервьюер, а Брэддок — государственный деятель. Ну что? Я угадал?
— В течение последних двух дней каждый из них совершил убийство.
На другом конце провода наступила тишина.
— Фил, ты меня слышишь? — спросил Блейк.
— Да! Черт возьми, Дэвид, что ты такое говоришь?
— Об этом сообщили газеты и телевидение.
— Но я знаю Брэддока, — с удивлением проговорил Кемпбелл. — Он не то что убить кого то, он пер... ть не может без посторонней помощи.
— Это произошло сегодня, — добавил Блейк и рассказал, что случилось с Тони Ландерс и Роджером Карром. — Никто из них не помнит, что сделал. Они были словно в каком то трансе. В своей книге я рассматривал возможность бессознательной реакции на внешний раздражитель...
Кемпбелл перебил его.
— Если ты хочешь подтвердить тремя случайными убийствами то, о чем пишешь в своей книге, нам с тобой больше не о чем говорить, Дэвид, — буркнул шотландец.
— Но согласись, что такая возможность существует!
— Нет! Это предположение еще более нелепо, чем те, которые ты уже выдвигал. Звони, когда у тебя будут конкретные доказательства.
Блейк тяжело вздохнул и бросил трубку.
— Что он сказал? — тихо спросила Келли.
Писатель промолчал. Он смотрел мимо нее на газетные заголовки:
«АКТРИСА УБИЛА РЕБЕНКА»
«ИЗВЕСТНЫЙ СОТРУДНИК ТЕЛЕВИДЕНИЯ ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ»
Заходящее солнце, будто кровь, окрасило небо в темно красный цвет.

Глава 45

Когда Филипп Кемпбелл вошел в гостиную, воздух был пропитан приятным запахом жареного мяса.
Телевизор был включен, а звуки, доносящиеся из открытой двери кухни, говорили о том, что там кто то хозяйничает. Он сделал несколько шагов в направлении кухни, запах мяса манил его, как нектар пчелу. Он остановился у двери и улыбнулся. Спиной к нему стояла его дочь, деловито рассматривая градусник на плите. Длинные, рассыпанные по спине черные волосы доставали почти до пояса джинсов, обтягивающих ее широкие бедра. Ее длинные ноги были довольно стройными. На ней был просторный свитер с рукавами до локтя; она сама связала его, когда в университете не было занятий. Она всегда приезжала на каникулы домой, но на этот раз ею руководило не только желание побыть с родителями, но и чувство долга.
Жена Кемпбелла вот уже две недели находилась в Шотландии. У нее была последняя стадия рака толстой кишки, и последние недели за ней ухаживали близкие родственники. Кемпбелл навестил ее два раза, но после второго посещения ему стало невыносимо видеть умирающую жену. Жена звонила через день, а присутствие дочери смягчало ее отсутствие.
— Не знаю, что там готовится, но пахнет великолепно, — улыбаясь, сказал издатель.
Мелисса повернулась, с удивлением глядя на него.
— Я не слышала, как ты вошел, папа, — сказала она. — Должно быть, под старость ты стал невидимкой. — Она улыбнулась.
— Ах ты моя маленькая дерзкая девчонка, — усмехнулся Кемпбел. — Никогда не напоминай мне о старости.
Ее тон несколько изменился.
— Мама звонила недавно, — сообщила она.
Кемпбелл сел за накрытый к обеду стол.
— Что она сказала? — спросил он.
— Совсем немного. Голос был расстроенный. Возможно, на следующей неделе приедет домой.
— О Господи! — устало произнес Кемпбелл. — Может быть, ей лучше поскорее умереть. Во всяком случае, она перестанет мучиться.
Они помолчали; Кемпбелл встал.
— Я переоденусь к обеду, — сказал он.
— У тебя только пять минут, — предупредила его Мелисса. — Я не хочу, чтобы еда остыла.
— Уж очень вы, повара, честолюбивые, — улыбнулся он.
Часы на стене кухни ожили, и кукушка прокуковала девять раз.
Кемпбелл поставил тарелки на кухонный стол и взял полотенце, Мелисса наполнила раковину горячей водой.
— Я сама помою, папа, — сказала она. — Ты иди отдыхать.
Но он захотел вытереть посуду.
— В следующем семестре мы еще увидим этого молодого человека, Энди, или как его? — спросил Кемпбелл, вытирая кастрюлю.
— Не знаю. На лето он уехал во Францию убирать виноград. — Она захихикала.
— Но ты же была влюблена в него!
— Ты что, замуж меня хочешь выдать?
— Разве я похож на свата? — проговорил он с притворным возмущением.
— Да. — Она протянула ему тарелку. — Пожалуйста, давай поговорим о другом.
Отец улыбнулся.
— Какой у тебя был день? — спросила Мелисса.
Они беседовали и шутили, убирая со стола кастрюли, сковородки, ножи, тарелки; затем Мелисса стала готовить кофе.
— До завтра я должен кое что прочитать, — сказал отец.
— Я не знала, что ты приносишь домой работу.
— Иногда это неизбежно.
— Я подам тебе кофе, когда он будет готов, — пообещала она.
Он поблагодарил ее, пошел в гостиную и достал из «дипломата» нужные бумаги. Устроившись в кресле перед телевизором, он начал просматривать то, что не успел дочитать в офисе. Здесь были работы известных писателей и незрелые сочинения молодых, стремящихся во что бы то ни стало опубликовать свои книги. Шотландца никогда не переставала удивлять загадочность издательского мира.
Мелисса пришла в гостиную, взяла книгу и стала читать. Они сидели напротив друг друга и читали, не обращая внимания на включенный телевизор.
Почти в половине двенадцатого Мелисса положила свою книгу и потянулась. Она протерла глаза и посмотрела на часы, стоящие на каминной полке.
— Я, наверно, пойду спать, папа, — сонливо проговорила она.
Кемпбелл взглянул на нее и улыбнулся:
— Хорошо, утром увидимся.
Услышав, как за ней закрылась дверь, он взглянул на экран телевизора и увидел фотографию Джеральда Брэддока. Он вскочил и прибавил громкость. Диктор рассказывал об ужасном происшествии в Брикстоне сегодня днем. Кемпбелл слушал с возраставшим интересом и вдруг вспомнил телефонный разговор с Блейком. Он покачал головой. Как связаны предположения Блейка с безумным поступком Брэддока? Он поспешно отогнал эту мысль и вернулся к работе. Кемпбелл зевнул и протер глаза, почувствовав усталость. Чтобы не заснуть, он решил выпить чашку кофе. Читать осталось немного, и он хотел закончить до того, как ляжет спать. Он пошел на кухню, наполнил водой чайник, вернулся в гостиную, устало опустился в кресло и решил досмотреть новости, пока закипит вода.
Он вновь зевнул.
Филипп Кемпбелл встал, тихо поднялся по лестнице и остановился на площадке. Из комнаты Мелиссы не доносилось никаких звуков, и он был уверен, что не разбудил ее. Шотландец медленно повернул ручку двери и проскользнул в ее комнату. Увидев ее крепко спящей, он улыбнулся; длинные черные волосы разметались по подушке. Она чуть пошевелилась, но не проснулась.
Он постоял, обводя взглядом рисунки пером, карандашом и акварелью, украшающие стены комнаты, Возле кровати стоял пластмассовый стакан с кусочками угля, карандашами и ручками, к столику был прислонен открытый этюдник с начатым рисунком.
Кемпбелл приблизился к кровати, устремив взгляд на спящую дочь, и наклонился, но она даже не пошевелилась.
Он осторожно стал стягивать простыню, постепенно открывая ее тело. На ней была лишь тонкая ночная рубашка, сквозь прозрачную ткань которой проглядывали темные соски и лобок. Кемпбелл почувствовал, как оттопырились его брюки. Не сводя глаз с Мелиссы, он расстегнул ширинку и вытащил огромный член.
Вдруг она повернулась на спину и приоткрыла глаза.
Она не успела закричать, как, бросившись на нее, он начал срывать ночную рубашку, обнажая ее грудь. Он грубо схватил одной рукой ее грудь, а другой стал раздвигать ей ноги. Она вцепилась в его лицо, пытаясь оттолкнуть его и сдвигая колени, но он прижал ее к кровати и сильно ударил рукой по лицу. Она еще не совсем проснулась, удар оглушил ее, и тело обмякло. Воспользовавшись этим, Кемпбелл раздвинул ей ноги и вогнал в нее член.
Мелисса закричала от боли и страха и укусила руку, которой он зажимал ей рот, но это его не остановило, он ударил ее еще раз, уже сильнее, оставив красный след под ее правым глазом.
С криком ликования он начал двигать тазом, придавив ее горло так сильно, что она начала задыхаться. Она била его своими слабыми руками, но он прижал их и ускорил движения, входя в нее все глубже.
Свободной рукой Кемпбелл достал из пластмассового стакана карандаш с острым концом.
Увидев, что он приблизил к ней карандаш, Мелисса, почти потерявшая сознание, вновь попыталась вывернуться, но тяжесть отца давила ее.
Он приблизил карандаш к ее уху.
Она стала двигать головой взад вперед, тогда он ударил ее и, ослабив хватку на шее, прижал голову к подушке.
Кемпбелл вставил острый, как игла, карандаш в ухо дочери и с силой протолкнул деревянный стержень.
Тело дочери исступленно дернулось под ним; глаза ее вылезли из орбит, когда карандаш вошел в ее мозг, но он толкал его все глубже. Когда половина карандаша исчезла в ухе, она затихла, но он все продолжал давить, словно хотел проткнуть ее череп насквозь и увидеть с другой стороны окровавленный конец карандаша.
Шотландец удовлетворенно урчал, продолжая насиловать ее труп.
Лицо его было искажено зловещей улыбкой.
Вздрогнув, Филипп Кемпбелл проснулся. Все тело его покрылось потом. Он дышал, как загнанная лошадь, сердце бешено колотилось. Он посмотрел на пустое кресло напротив.
— Мелисса, — прошептал он с ужасом.
Он выбрался из кресла, подбежал к лестнице и, перескакивая через ступеньки, поднялся наверх, споткнувшись на площадке. Рывком открыл дверь комнаты дочери и заглянул внутрь.
— Папа? — спросила она удивленно. — Что случилось?
Он мучительно перевел дыхание.
— Ничего, — ответил он.
— С тобой все в порядке?
Шотландец вытер лоб тыльной стороной ладони.
— Должно быть, я заснул в кресле, — тихо сказал он, — и мне приснился кошмар. — Он, конечно, не рассказал ей о том, что ему приснилось. — С тобой все хорошо? — спросил он с беспокойством.
Она кивнула.
— Да, конечно.
Кемпбелл облегченно вздохнул.
— Извини, что разбудил тебя, — хрипло проговорил он и закрыл за собой дверь.
Он медленно прошел через площадку и остановился у лестницы.
В трусах он почувствовал что то липкое и увидел на брюках мокрое пятно. Вначале он подумал, что обмочился. Но уже через секунду понял, что это сперма.

Глава 46

Он не мог точно сказать, долго ли звонил телефон, но в конце концов резкий настойчивый звонок разбудил его, он протянул руку и поднял трубку.
— Алло, — пробормотал Блейк, проводя рукой по волосам. Он взглянул на будильник. Без пяти час.
— Дэвид, это я.
Блейк покачал головой, заставляя себя очнуться.
— Извините, кто это? — спросил он.
Рядом с ним зашевелилась Келли и придвинулась к нему своим теплым нежным телом.
— Филипп Кемпбелл, — произнес голос, и Блейк наконец узнал протяжное произношение шотландца.
— Что тебе нужно, Фил? — спросил он спокойно.
— Мне приснился сон... кошмар. Он был таким ярким!
— Что тебе снилось?
Кемпбелл рассказал ему.
— Ну, теперь ты веришь тому, что я говорил тебе о подсознании? — ехидно засмеялся Блейк.
— Слушай, через денек два мы заключим с тобой контракт, ладно?
— Отлично! — Блейк положил трубку.
— Кто это звонил? — ласково спросила проснувшаяся Келли. Голос ее был заспанным.
Блейк рассказал ей о согласии Кемпбелла издать книгу.
— Я рада, что он собирается опубликовать книгу, — сказала она. — Интересно, почему он вдруг изменил свое решение?
Блейк не ответил. Он ласково поцеловал ее в лоб и снова лег.
Келли прижалась к нему, и он обнял ее.
Через мгновение они погрузились в сон.

Глава 47

Париж
Полная луна, словно огромный маяк в облачном небе, бросала на землю свой холодный белый свет. Ветер, сначала легкий, но все усиливающийся, гнал по темному небу облака.
Мишель Лазаль остановил машину, выключил двигатель, но продолжал неподвижно сидеть за рулем. Несмотря на холодную погоду, он был в поту и прежде, чем взять с заднего сиденья лопату, вытер ладони о брюки. Он открыл дверцу и вылез из машины.
Ворота кладбища, как он и предполагал, были закрыты, но это его не остановило. Он перебросил лопату через кованные железом ворота, и она упала на землю, глухо звякнув. Он постоял, украдкой осмотрелся и, убедившись, что вокруг никого нет, подпрыгнул, зацепился за створку ворот, с трудом подтянулся и, перевалившись на другую сторону, прыгнул.
Удар о землю был сильным, но он только потер икры, поднял лопату и по темному кладбищу направился к столь хорошо знакомому ему месту. Ветер шевелил деревья, и они махали ему своими ветвями, словно желая остановить его, но Лазаль решительно шел вперед и смотрел перед собой тусклым взглядом.
Услышав странный звук, жандарм решил, что это игра воображения, но, свернув за угол высокой стены, окружающей кладбище, он заметил машину Лазаля, припаркованную у главных ворот. Он ускорил шаг, прищурил глаза и посмотрел на стоящую в темноте машину, стараясь увидеть, нет ли кого внутри. Он медленно обошел машину, постучался в окна, но ему никто не ответил.
Когда луна появилась из за туч, он через ворота заглянул на кладбище.
Холодный белый свет освещал одинокую фигуру.
На кладбище был человек.
Жандарм увидел, что он раскапывает могилу. Подняв глаза, жандарм посмотрел на стену, покрытую сверху колючей проволокой, и понял, что попасть на кладбище можно только через ворота. Он прыгнул на них, уцепился и полез вверх.
Лазаль был в трех футах от гроба жены, когда заметил приближающегося жандарма. Лазаль пробормотал что то и застыл, не зная, что делать.
Он бросился бежать, не выпуская из рук лопаты.
— Стой!
Услышав этот крик, он оглянулся и увидел, что жандарм гонится за ним.
Лазаль не знал, куда бежать. Жандарм перекрыл единственный выход из кладбища. Он не сможет забраться на стену в дальнем конце кладбища, поскольку жандарм настигает его. Он так устал, раскапывая могилу, что теперь споткнулся; оглянувшись, он увидел, что преследователь в десяти ярдах от него. Жандарм снова закричал, и Лазаль замедлил шаг.
Он повернулся и взмахнул лопатой, целясь в голову жандарма. Лопата, которая неминуемо раскроила бы жандарму череп, прошла в нескольких дюймах от его головы и вонзилась в дерево.
Жандарм бросился на Лазаля и повалил его на землю. Они покатились по траве. Жандарм пытался скрутить Лазалю руки, но отчаяние придало тому силы; подняв ноги, он оттолкнул врага. Жандарм упал, ударившись о мраморный крест над одной из могил.
Лазаль снова поднял лопату и занес ее над жандармом.
Удар пришелся по спине и свалил того на землю.
Выждав секунду Лазаль побежал к могиле жены.
Жандарм сплюнул кровь, поднялся на ноги и посмотрел на убегающего человека. Он напряг мышцы спины, и боль в том месте, куда угодила лопата, заставила его сморщиться. Лицо его выразило решимость, и он вновь устремился за Лазалем.
Он вмиг нагнал его.
Лазаль снова взмахнул лопатой, ударил мраморного ангела на могиле: голова раскололась, остался лишь острый каменный наконечник между крыльями.
От удара он сам потерял равновесие; этим воспользовался жандарм, который, словно заправский регбист, схватил его за ноги чуть выше колен и толкнул на землю.
Лазаль закричал, упав на сломанного ангела.
Луна ярко освещала камень. Его острый конец пронзил грудь Лазаля чуть ниже сердца, пробил ребра и порвал одно легкое. Он попытался вдохнуть воздух, и в ране зашипел холодный воздух. Пронзенный камнем, он не мог двинуться: кровь сделала камень скользким. Лазаль чувствовал ее вкус во рту, видел, что она льется из носа, и слабел с каждой секундой.
Жандарм попытался помочь ему. В воздухе пахло кровью.
Высвободившись наконец, Лазаль упал на спину. Из зияющей в груди раны хлестала кровь. Тело его несколько раз дернулось. Присев возле него на колени, жандарм ощутил запах экскрементов и отпрянул.
Луна на мгновение осветила открытые глаза мертвого.
Жандарм вздрогнул, когда ветер засвистел в ветвях деревьев. Ему показалось, что бесплотный и бесстрастный голос говорит речь о покойном. Последнюю речь.

Глава 48

Оксфорд
Яркое солнце проникало сквозь окна ее кабинета, отражалось от лежащей на столе белой бумаги. Она пыталась убедить себя, что именно солнце мешает ей сосредоточиться. Она уже пятый раз перечитывала одни и те же страницы, но по прежнему не могла понять ни одного слова. Это жара. Конечно же, это жара отвлекает ее.
Келли откинулась в кресле и опустила бумаги на стол.
Она вздохнула, сознавая, что ее состояние не имеет никакого отношения к погоде.
Приехав утром в институт, она не могла думать ни о чем, кроме Блейка. И сейчас, представив его себе, она улыбнулась. Она даже упрекала себя за то, что так привязалась к нему. Она чувствовала себя виноватой, как школьница, увлекшаяся учителем, но чем больше она думала об этом, тем отчетливей понимала, как похоже на любовь чувство, которое она испытывает к Блейку. Разве можно так быстро влюбиться? Келли решила, что можно. Она была уверена, что он чувствует к ней то же самое: это сказывалось в его ласках, в том, как он говорит с ней.
Келли покачала головой и усмехнулась. Она не могла дождаться, когда наступит вечер и можно будет увидеть его.
Она снова принялась за бумаги.
Послышался легкий стук в дверь, и не успела она ответить, как вошел доктор Вернон.
Глаза Келли расширились от удивления. С директором института был Ален Жубер.
Когда директор прошел в комнату, Келли и Жубер посмотрели друг на друга.
— Полагаю, ты уже знакома с Аленом Жубером, — сказал Вернон, указывая на гостя.
— Конечно, — сказала Келли, быстро подав Жуберу руку.
— Как поживаете, мисс Хант? — с безразличием спросил Жубер.
— Хорошо. Не ожидала, что увижу вас так скоро. Лазаль тоже приехал с вами?
Жубер открыл было рот, но тут к ней шагнул Вернон. Келли заметила, что лицо его несколько смягчилось.
— Келли, Лазаль был вашим другом, не так ли? — тихо спросил он.
— Почему вы говорите «был»? Почему в прошедшем времени? — спросила она.
— Вчера он погиб — несчастный случай.
— Несчастный случай? — беспомощно вырвалось у Келли, потрясенной известием.
— Мы не знаем подробностей, — пояснил Вернон. — Мне сегодня утром сообщил об этом директор метафизического центра. Я подумал, что вы имеете право знать.
Она кивнула и устало провела рукой по волосам.
— Он все равно умер бы, — заметил Жубер.
— Что вы этим хотите сказать? — резко спросила Келли, посмотрев на француза.
— У него были не в порядке нервы. Он принимал очень много таблеток. Он шел к смерти и не сознавал этого.
Келли уловила в голосе Жубера презрительную нотку, и это ее рассердило.
— Что для вас его смерть? — резко сказала она. — Для вас, проработавшего с ним столько времени!
Француза ее слова, казалось, вовсе не тронули.
— Это печальный случай, — вмешался Вернон. — Но, к сожалению, мы уже ничего не сможем сделать. — Он снисходительно улыбнулся Келли, и тон его голоса несколько изменился. — Я из за этого пришел к вам, Келли.
Она посмотрела на него, выжидая.
— Вам, наверно, интересно знать, почему Жубер приехал сюда.
— Да, я подумала об этом.
— Я хочу, чтобы он поработал с вами над проектом, касающимся сновидений.
Келли бросила на француза настороженный взгляд.
— Зачем? — спросила она. — Я сама могу справиться с этой работой. Я занимаюсь ею с тех пор, как Джон Фрезер... ушел. — Она нарочно подчеркнула последнее слово.
— Жубер опытнее, чем вы. Я уверен, вы поймете. Я думаю, будет правильно, если он возглавит проект.
— Я с самого начала занимаюсь этим проектом. Почему его должен возглавить Жубер?
— Я уже объяснил. Он более опытен.
— Тогда у меня нет выбора, доктор Вернон. Если вы назначите Жубера старшим, я уволюсь.
Вернон заметил решительность Келли.
— Очень хорошо, — сказал он спокойно. — Вы можете идти.
Келли не смогла скрыть своего удивления.
— Если вы так ставите вопрос, я не буду пытаться вас задерживать. — Он развернул ментоловую конфетку и сунул в рот.
Не говоря ни слова, она поднялась, взяла свой кожаный «дипломат» и стала собирать бумаги на столе.
— Оставь их, — холодно проговорил Вернон.
Она бросила бумаги обратно на стол.
— Мне жаль, что вы не хотите смириться с этим, — сказал Вернон, — но знайте, что работа института — это главное.
— Конечно, я понимаю, — ехидно проговорила она. — Надеюсь, вы найдете то, что ищете. — Она посмотрела на Жубера. — И вы тоже.
Выходя из комнаты, Келли едва удержалась от соблазна хлопнуть дверью и почувствовала приступ гнева.
Она вышла на улицу и зажмурила глаза от неистово сияющего солнца. Ладони ее вспотели, дыхание было быстрым и неровным. Она подошла к машине, села за руль и оказалась в адском пекле, взволнованная и раздражённая. Посмотрев в сторону института, она злобно стукнула рукой по рулю.
Как мог Вернон так обойтись с ней? Она вздохнула и задержала дыхание.
И еще этот Жубер.
Самонадеянный ублюдок. Зачем он приехал в Англию? Неужели только затем, чтобы заниматься исследованием?
До нее вдруг дошла реальность происшедшего, и глаза ее наполнились слезами.
Она плакала о Лазале, разочарованная и опечаленная.
Девушка вздрогнула, почувствовав на щеках соленые капли, достала платок и поспешно вытерла их.
Она боялась, что Жубер и Вернон наблюдают за ней.
Зерно сомнения, зародившееся в ее душе, за последние несколько недель взошло; теперь ее предположения подтвердились.
Она была уверена, что между французом и директором института существует сговор. Ничто не могло разубедить ее в этом.
Сперва Джон Фрезер, потом Мишель Лазаль. Оба они были связаны с проектом, касающимся астральной проекции, и оба теперь мертвы.
Неужели это случайное совпадение?
Она подумала о том, что произошло за последние два дня, когда завела мотор и отъехала от обочины.
Этот сеанс. Тони Ландерс. Роджер Карр. Джеральд Брэддок.
Она оглянулась и через плечо посмотрела на мрачное здание института.
Даже в теплых лучах солнца оно казалось на редкость зловещим.
Приехав домой, она позвонила Блейку и рассказала обо всем, что произошло. Он внимательно все выслушал, иногда успокаивая ее. Чувство беспомощности и злость были так велики, что ей хотелось плакать.
Он спросил ее, может ли она вести машину; она удивилась и сказала, что может.
— Тогда приезжай и поживи у меня, — предложил он.
Келли улыбнулась.
— Навсегда?
— Пока не надоест. Поживешь со мной, пока все уладится, а там, кто знает, может, захочешь терпеть меня дольше.
Они помолчали, потом заговорил Блейк.
— У меня самая лучшая еда в городе, — сказал он, усмехнувшись.
— Начинаю собирать вещи!
Они распрощались, и Келли положила трубку. Вдруг она страстно захотела его увидеть. Побежав в спальню, она сняла со шкафа чемодан, открыла ящики и начала искать нужные вещи.
Она почувствовала, что ей холодно, но, не обратив на это внимания, продолжала собирать вещи.

Глава 49

Лондон
Раздавленная банка из под пива с едва слышным стуком упала на сцену перед возвышением для ударных инструментов. Один из тех, кто состоял при гастролирующих музыкантах, в джинсах и белом свитере, быстро подбежал и поднял банку. В 'дальнем конце сцены два его товарища подтаскивали огромный усилитель «Маршалл» к трем другим таким же — высотой с человеческий рост.
Джим О'Нейл взял банку пива и одним глотком осушил ее наполовину. Он вытер рот тыльной стороной ладони и стал прохаживаться взад и вперед вдоль занавеса. Из зала доносился гул голосов двух тысяч человек, нетерпеливо ожидающих начала концерта. Временами доносился свист.
Зал был переполнен, и чем меньше времени оставалось до поднятия занавеса, тем беспокойнее становилась толпа. Воздух был пропитан запахом пота и кожи.
В высоких сапогах, кожаных брюках и жилете, украшенном десятками блестящих кнопок, О'Нейл казался только что сошедшим с арены гладиатором. Его мускулистые предплечья были в кожаных браслетах с блестками, сверкающими в полумраке.
Слева раздался громкий шум; он повернулся и увидел, что гитарист Кевин Тейлор настраивает усилители.
Толпа по другую сторону занавеса встретила эти нестройные звуки гитары громкими возгласами, когда же ударник отбил на своем барабане короткую дробь, зал взорвался возбужденными криками.
О'Нейл подошел к Кевину Тейлору и похлопал его по плечу. Тот повернулся к певцу с улыбкой. Тейлору было двадцать четыре года, и он был почти на пять лет младше О'Нейла, но длинные волосы и грубоватое лицо старили его. На нем были белая майка и полосатые брюки.
— Полегче сегодня со своим соло, — сказал ему О'Нейл, сделав большой глоток пива.
— Это еще почему? — спросил гитарист с легким ирландским акцентом.
— На последнем концерте ты столько солировал, что я думал, ты сотрешь свои чертовы пальцы.
— Кажется, зрителям это нравится, — возразил Тейлор.
— Наплевать мне на то, что нравится зрителям. Говорю тебе, не переборщи, играй попроще, без всяких выкрутасов. Понял?
— Как скажешь!
— Смотри у меня. — О'Нейл насмешливо хмыкнул, допил пиво и, раздавив банку крепкой рукой, бросил ее к ногам ирландца.
О'Нейл отошел от гитариста, удивляясь тому, что мерзнет.
— Две минуты! — крикнул кто то.
Певец подошел к стоящему впереди микрофону, похлопал по нему и, удовлетворенный, отошел в сторону, ожидая, когда поднимут занавес.
Лампы в зале медленно гасли. В наступившей темноте крики и свист все нарастали и наконец перешли в рев, когда занавес начал подниматься и над сценой загорелись разноцветные огни. Мощные вступительные аккорды, похожие на гул землетрясения, перекрыли неистовый рев зрителей. Музыкальные аккорды, как взрывы, прокатились по залу: пронзительный звон гитар слился с грохотом барабанов. Оглушительная музыкальная волна, казалось, вот вот разрушит здание.
На сцену вышел О'Нейл. Его голос, как сирена, взметнулся над другими неистовыми звуками.
Он носился по сцене, улыбался бесчисленным фэнам, устремившимся вперед, ближе к своему кумиру, временами останавливался, чтобы коснуться поднятых рук. Он выглядел как облаченный в кожу полубог; его восхищенные поклонники приветствовали его поднятыми, сжатыми в кулак руками.
Жар от прожекторов был невыносимым, но О'Нейл по прежнему чувствовал, что ледяной холод щиплет его шею, медленно распространяется вниз, охватывая все тело. Он посмотрел в зал, но лица показались ему расплывшимися пятнами. Он повернулся к Кевину Тейлору.
О'Нейл поднял подставку микрофона над головой и, к удовольствию зрителей, начал вращать ее, как жезл тамбурмажора.
Даже Тейлор улыбнулся.
Он все еще улыбался, когда О'Нейл, размахнувшись, словно копьем, ударил его в живот подставкой микрофона. Пронзив тело гитариста, алюминиевый стержень вышел из спины чуть выше почек. Кровь фонтаном ударила из раны. Тейлор захрипел и попятился. О'Нейл отпустил подставку, и Тейлор рухнул на громкоговорители.
Короткое замыкание ярко осветило зловещую картину, и тело гитариста бешено задергалось под током в тысячи вольт. Вспыхнув ослепительно белым светом, взорвался первый усилитель.
Система усилителей мощности оглушительно затрещала.
Взорвался еще один усилитель.
Потом еще один.
Из первого усилителя вырвались языки пламени и начали жадно лизать дергающееся тело Тейлора, мелькая в его волосах, как желтые змеи. Тейлор напоминал уже огненную горгону Медузу. Взорвавшиеся на другой стороне сцены усилители обрушили на зрителей град горящих кусков дерева.
Спасаясь от огненного дождя, зрители первых рядов ринулись назад, прямо через скамьи; они давили тех, кто еще не успел убежать. Падающие были затоптаны объятой страхом толпой. Паника охватила всех, даже самых смелых. Зрители на балконе завороженно глядели на сцену, превратившуюся в огненный ад.
Пламя разрасталось, пожирая все на своем пути. Музыканты в ужасе покинули сцену. На кого то упал горящий усилитель. Прижатый к полу и объятый пламенем, человек отчаянно кричал, но был заглушен неистовым треском усилителей и воплями толпы.
Занавес опустили, но он вспыхнул и повис над сценой, как пылающая звезда. От жара лопались десятки лампочек, осыпая людей осколками. Огромная рама, держащая восемь прожекторов — каждый размером с футбольный мяч, — сошла с опор и рухнула, раздавив людей. Прожекторы взорвались. Многие люди обгорели. Других поранило стекло, носившееся в воздухе, словно картечь.
О'Нейл бледный, с непроницаемым лицом, неподвижно стоял на охваченной огнем сцене и бессмысленно смотрел на происходящее — на бегущих и вопящих, на окровавленных и обгоревших.
По сцене с пронзительным криком пробежал человек, объятый пламенем. Запах горелого мяса и волос ударил в нос О'Нейла, он покачнулся, словно теряя сознание.
Сзади него лежало тело Кевина Тейлора, превратившееся в обугленный кусок мяса.
Как одинокая душа у входа в ад, стоял на сцене О'Нейл и бессмысленно качал головой. Пот стекал с него ручьями, кругом бушевало пламя, но О'Нейлу казалось, что тело его сковано льдом.

Глава 50

Когда стемнело, Блейк встал, подошел к окну и задернул штору. После того как тьма ушла из комнаты, Келли почувствовала странное облегчение, будто исчезли глаза, незримо наблюдавшие за ней с улицы.
Писатель подошел к шкафчику со спиртным и наполнил стакан. Он предложил и ей, но Келли отказалась, чувствуя, что выпила слишком много с тех пор, как приехала сегодня к Блейку.
По дороге в Лондон она почему то все время мерзла, и ею овладело смутное предчувствие чего то нехорошего. Впрочем, ей показалось, что оно исчезло, когда она увидела Блейка. С ним ей было спокойно, а кроме того, теперь она поняла окончательно, что любит его.
Он снова сел в свое кресло и посмотрел на Келли.
Босая, в потертых джинсах в обтяжку и в майке, она казалась ему совсем беззащитной и очень привлекательной. Угадывая ее тревогу, он вместе с тем знал ее смелость и решительность, которые и притянули его к ней.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил он, заметив, как пристально она вглядывается в свой бокал.
— Я просто думаю, — ответила она, словно вспомнив о нем. — Знаешь, хотя мы уже много об этом говорили, но я все еще не могу забыть о сеансе. Я уверена, что во всем, в том числе и в убийствах, виновен один из тех, кто был на этом сеансе.
— Продолжай, — сказал он.
— Тот, кто был знаком со всеми пятью жертвами...
Блейк перебил ее:
— Как можешь ты называть Брэддока и тех двоих жертвами — ведь это они совершили убийства?
— Они сделали это против своей воли. Их использовали, — она посмотрела на него внимательно. — И я уверена, что человек, принудивший их сделать это, причастен к смерти Фрезера и Лазаля. Я думаю, это доктор Вернон.
Блейк покачал головой:
— Фрезер погиб в автомобильной катастрофе, не так ли? А у Лазаля, ты мне говорила, снова началось нервное расстройство. Можешь ли ты доказать, что Вернон имеет отношение к их смерти? Кто осмелится утверждать, что и та и другая смерть не были несчастным случаем?
— Ты что, его защищаешь? — возмутилась она.
— Никого я не защищаю, Келли, — раздраженно ответил он. — Я смотрю на вещи трезво. Ты не можешь обвинять Вернона, не имея никаких доказательств. Даже если он виновен, как, черт возьми, ты докажешь это? Ни один следователь в этой стране тебе не поверит. Даже нам с тобой трудно поверить в то, что возможно управлять астральным телом, тем более — людям непосвященным.
— Ты хочешь сказать, что нас надули?
— Нет, я только пытаюсь смотреть на вещи трезво.
— Трое из тех, кто участвовал в этом сеансе, совершили убийство. Теперь наша очередь. Кто знает, что произойдет с нами.
Блейк поднял трубку телефона.
— Я хочу позвонить Матиасу и Джиму О'Нейлу, — сказал он. — Я спрошу их, знают ли они о том, что происходит. Возможно, они тоже в опасности.
— Не исключено, что и нам грозит опасность, — заметила она, загадочно посмотрев на него.
Блейк не ответил.
— Отель «Гросвенор», — послышался женский голос. — Что вам угодно?
— Я бы хотел поговорить с мистером Джонатаном Матиасом, — сказал Блейк. — Он живет в вашем отеле. Мое имя Дэвид Блейк.
На другом конце молчали; Блейк услышал, как шелестит бумага.
Келли внимательно следила за ним.
— Мне очень жаль, но сегодня утром мистер Матиас расплатился и уехал, — сообщила женщина.
— Черт! — пробормотал писатель и спросил: — Вы случайно не знаете, где он? Куда он уехал? Это очень важно!
— Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь, сэр, — ответила она.
Блейк поблагодарил ее и положил трубку.
— Что там? — спросила Келли.
— Он, наверно, уже вернулся в Штаты, — ответил писатель, взяв лежащую возле телефона черную записную книжку.
Он быстро перелистывал ее, водя пальцем по списку с номерами телефонов. Наконец нашел то, что искал, набрал номер и стал ждать.
— Ну, скорее, — нетерпеливо прошептал он.
— Ты звонишь О'Нейлу? — спросила Келли.
Блейк кивнул:
— Возможно, он сейчас на сцене, но если трубку возьмет кто нибудь из его команды, я попрошу, чтобы он мне позвонил. — В трубке слышались гудки. Блейк стукнул по клавише и снова набрал номер.
Никто не брал трубку.
— Чем они там занимаются, черт возьми? — пробормотал он и еще раз набрал номер.
Он подождал минуту и уже хотел положить трубку, когда ему ответили.
— Алло, это «Одеон»? — обрадовался он.
Голос был крайне растерянным:
— Да, что вам нужно?
Блейк уловил в голосе тревогу. Боится, что ли?
— Джим О'Нейл на сцене? Если...
Голос перебил его.
— Вы из газеты? — спросил он.
— Нет, — удивленно ответил Блейк. — А что случилось?
— Я думал, вы слышали. Полицейские не пускают сюда газетчиков.
— Что там у вас произошло? — спросил писатель. — Я друг О'Нейла.
— Несчастный случай, пожар. Один Бог знает, сколько людей погибло, — сказал его собеседник прерывающимся голосом. — О'Нейл убил музыканта из своего ансамбля. Это случилось на сцене. Я...
— Где сейчас О'Нейл?
Келли встала и подошла к столу. Блейк что то написал карандашом на листе бумаги. Он продолжал говорить, а она прочитала: «О'НЕЙЛ СОВЕРШИЛ УБИЙСТВО. НА СЦЕНЕ БЫЛ ПОЖАР. ПОГИБЛИ ЗРИТЕЛИ».
— О Боже! — прошептала Келли.
— Где сейчас О'Нейл? — настаивал писатель.
— Его увезли полицейские, — ответили ему. — Я никогда не видел ничего подобного. Он выглядел так, словно не понимал, что происходит, он...
В трубке раздались гудки.
Блейк пощелкал по клавише, потом положил трубку.
Долгое время они молчали; тишина повисла в комнате, словно зловещее облако.
— Тони Ландерс, Джеральд Брэддок, Роджер Карр и теперь О'Нейл, — наконец проговорила Келли. — Кто будет следующим?
Ее вопрос остался без ответа.

Глава 51

Нью Йорк
Джонатан Матиас поднял над головой обе руки и несколько мгновений стоял так, глядя на море лиц перед собой. Люди всех возрастов и всех национальностей, и все они хотят одного. Они хотят его видеть.
Этот зал в Бронксе был самым большим из тех, где он выступал. Окинув зрителей оценивающим взглядом, он подумал, что в перестроенное складское помещение набилось не менее двух тысяч человек. Они стояли молча и ждали, когда он сделает им знак.
— Выходите, — сказал Матиас, и его громкий голос гулко прокатился по залу.
Помощники медиума в темных костюмах расчистили проход в середине толпы, и по нему двинулась процессия калек. Впереди двигались инвалидные коляски с людьми, которые с надеждой смотрели на сцену, где стоял Матиас. Двое мужчин положили на носилки молодую женщину. Она лежала неподвижно, устремив невидящие глаза в потолок, из уголка ее рта высовывался язык.
Десятки людей ковыляли к медиуму на костылях, многие с трудом передвигались на протезах, некоторым помогали друзья и родственники.
За людьми на костылях Матиас насчитал больше двадцати медленно бредущих фигур Многие держали в руках белые палки — это были слепцы, кое кого вели люди из зала или стюарды в темных костюмах. Один из слепцов, мужчина лет сорока, споткнулся, его поддержали, и он продолжил свой путь к тому, кого не видел, но кто, был убежден, ему поможет.
Когда прошел последний больной, люди снова заняли свои места, освободив проход. Матиасу толпа напомнила амебу, закрывающую прорези в своем теле. Свет в зале потускнел; один мощный прожектор устремился на Матиаса, окружив его ярким пятном света.
Медиум все еще стоял с поднятыми руками. Он на мгновение закрыл глаза, склонил голову и стал похож на изваяние. Наступила полная тишина, прерываемая лишь редким кашлем и постаныванием.
Не поднимая глаз, Матиас незаметно кивнул.
Справа от сцены, по пандусу для инвалидных колясок, женщина толкала вверх коляску. Стюард пошел помочь ей, но Матиас жестом вернул его назад, наблюдая, как она старается вкатить тяжелую коляску на сцену. Наконец она справилась и, остановившись на мгновение перевести дух, направилась к медиуму, который устремил на нее и на юношу в коляске проницательный взгляд.
Юноше было немногим более двадцати; его румяное лицо и блестящие черные волосы плохо вязались с неподвижным телом. Большие блестящие глаза с мольбой смотрели на Матиаса. В груди его был металлический стержень, соединенный шпильками с разбитым позвоночником. Он был парализован, двигались только живые глаза.
— Как тебя зовут? — спросил Матиас.
— Джеймс Морроу, — ответил юноша.
— Вы его мать? — спросил медиум, быстро взглянув на женщину.
Она энергично закивала головой.
— Пожалуйста, помогите ему, — залепетала она. — Он уже год не может двигаться и...
Матиас вновь взглянул на нее, и взгляд его, казалось, пронзил ее насквозь. Она моментально умолкла и отступила на шаг, увидев, как медиум мягко положил руку на голову юноши и обхватил ее своими длинными пальцами. Медиум посмотрел вверх на мощный прожектор, в лучах которого стоял. Он дышал быстро и тяжело, и первая капля пота выступила на его лбу. Обхватив голову юноши двумя руками, он сжимал ее большими пальцами, то и дело опуская их на виски, а потом на щеки.
Джеймс Морроу закрыл глаза, его наполнило приятное чувство покоя. Он даже слегка улыбнулся, почувствовав, как большие пальцы медиума коснулись его век и задержались на них.
Матиас дрожал, его тело судорожно подергивалось. Он опустил голову, взглянул на Морроу и стиснул зубы. С губ его медленно стекла тонкая струйка слюны и капнула на одеяло, которым было укрыто тело юноши.
Медиум издал грудной звук, словно у него перехватило дыхание. Он чувствовал, что руки его начинает пощипывать, но не тепло, к которому он привык, а обжигающий холод, будто он погрузился в снег.
Джеймс Морроу попытался открыть глаза, но не смог, мешали пальцы Матиаса. Юноша почувствовал, как рука медиума сжала его затылок.
Мышцы рук и плеч Матиаса напряглись, и он сильнее надавил пальцами на закрытые глаза Морроу. Он понял, что юноша пытается откинуть голову назад, и, продолжая надавливать на его глаза, услышал слабый, как издалека, стон.
Медиум посмотрел на юношу и слегка улыбнулся; в ослепительном свете прожектора было видно, как исказилось его лицо.
Если бы Морроу и понимал, что происходит, он ничего не мог изменить. Он испытывал усиливающуюся боль, когда Матиас все сильнее, как тисками, сжимал его голову, словно хотел проломить череп. Он беспомощно сидел в коляске, не в силах вырвать голову из беспощадно сжимающихся мощных рук.
Боль стала невыносимой.
Ощутив небольшое сопротивление, Матиас удовлетворенно хмыкнул; между тем глаза Морроу под давлением пальцев медиума стали уходить в череп. Из угла левого глаза брызнула кровь и потекла по щеке. Матиас заметил, что глаз смещается в сторону, а его палец входит в глазницу. Ногтем он сковырнул веко правого глаза Морроу, царапнул по роговой оболочке и наконец проткнул глаз. Медиум чувствовал, что другой его палец рвет мышцы и связки, когда он начал трясти свою парализованную жертву.
Пальцами, погруженными в глаза Морроу, Матиас начал толкать юношу, и коляска сдвинулась с места.
Потрясенные зрители, не понимая, что происходит, безмолвствовали. Они увидели кровь и бегущую вперед мать Морроу, но продолжали смотреть, охваченные немым ужасом.
Только отчаянный вопль агонизирующего Морроу заставил их очнуться.
Кто то закричал, и эхом ему ответил весь зал. Это был крик ужаса и отвращения.
Но громче всех кричала мать Джеймса Морроу, пытаясь оттащить медиума от своего сына, застывшего в инвалидной коляске. Кровь ручьем текла по лицу юноши, заливая его рубашку и одеяло.
Вдруг Матиас вытащил свои пальцы, быстро повернулся и ударил приблизившуюся женщину окровавленной рукой. Удар разбил ей нос, и она упала.
Тело Джеймса Морроу свалилось на бок, а потом ударилось о пол сцены. К Матиасу с разбитым окровавленным лицом, невнятно бормоча, подползла миссис Морроу.
Метнув взгляд в зал, Матиас понял, что люди бегут со сцены. Бегут от него. Он опустил глаза и увидел застывшую фигуру миссис Морроу, накрывшую собой мертвого сына. Он сделал шаг к ним и пошатнулся, дернув головой, — перед ним были заполненные кровью дыры, образовавшиеся на месте глаз Джеймса Морроу.
Медиум увидел, что его руки в крови. К ногтю большого пальца прилип кусочек красной мышцы. Кровью были перемазаны манжеты его рубашки.
Он вздрогнул, увидев то, что совершил.
Прожектор вновь нащупал его своими лучами; от них исходило тепло, но Матиас чувствовал, что дрожит.